Проблемы и задачи

Мысль о субъектности животных и наличии у них определенных если и не юридических, то моральных прав вошла в общественную и научную мысль уже довольно давно. Некоторое время назад в журнале «Человек» этой проблеме был посвящен специальный международный блок статей (1917, №№4-5). Авторы ссылались в основном на общеизвестные качества животных, вроде способности ощущать боль и страдание, или на результаты исследований последних десятилетий, доказывающие способность животных к эмоциональному или рациональному поведению. Но в некоторых материалах отмечалось и развитие наших представлений уже не о животных, а о человеке как субъекте, постепенное расширение круга моральных субъектов в ходе исторического развития. В частности, речь шла о постепенном признании моральной субъектности за представителями других рас, за младенцами и т.п.

Готова ли философия дать ответы на возникающие в связи с этим вопросы? Здесь можно вспомнить техники анализа чужого сознания в феноменологии и аналитической философии и дополнить их открытиями когнитивных наук. То же самое касается проблемы субъективности и субъектности. Как мы уже отмечали, классическое противопоставление субъекта и объекта трансформировалось в различение Я и Другого, представления о которых тоже радикально изменились. В частности, участие в движениях по спасению природы и сохранению исчезающих видов животных обусловлено отнюдь не гносеологическими, а моральными представлениями. Но ведь оно предполагает, что и себя самих мы так или иначе соотносим с «охраняемыми». Как же выглядит животное в роли Другого и человек, пытающийся соотнести себя с этим новым Другим?

Тезис о «природе человека» как результате эволюции живой материи был оспорен еще в начале ХХ века основоположниками антропологического поворота. Сегодня он возрождается в постаналитической философии, где сознание оказывается детерминированным генетическими и нервно- мозговыми кодами. Не стоят на месте и альтернативные программы. Постмарксизм и структурализм модернизировали понимание человека как совокупности общественных отношений. Неонатурализм саму «природу» понимает как продукт культуры в том смысле, что не только ее образ, но и освоение зависит от уровня развития технологий и институтов. Одним из важных результатов разговоров о животном является то, что Я – это не вполне я сам, во мне живет Другой. И это не обязательно мозг, который, как несколько шокирующее утверждает Т. Черниговская, «думает за нас».

Животное и человек в биологической антропологии

У христианских мыслителей в описании человека преобладал моральный пафос. Но и у биологов точно так же homo sapiens стоит на вершине лестницы живых существ. Опираясь на практики селекции, Дарвин соединил принципы каузальности и развития, но исключил внешнюю целесообразность, управляющую ходом развития живого: природа сама по себе цель и управляет всеми изменениями жизни. Исходная мысль Дарвина была революционной и состояла в новом взгляде на феномен происхождения. У истоков человеческого рода находилось существо, не похожее на человека. Однако логика эволюционизма и историзма толкала вывести его из «обезьяны», преодолев разрыв между истоком и современным состоянием. И это естественным образом привело к утрате специфики человека. Желание выстроить развитие природы в одну линию, неспособность допустить множество гетерогенных и при этом взаимосвязанных «регионов» живого — основные догмы биологической антропологии.

Организм, среда, интеллект

Сегодня одним из важнейших путей объяснения и понимания живого стало «сращивание» технических наук и наук о живых организмах. Мир техники рассматривается по аналогии с биоценозом как техноценоз. Многие физиологические функции эффективно описываются как «естественные технологии». При этом между науками происходит обмен не только моделями, но и количественными методами анализа [7, 19]. Другим перспективным примером взаимодействия психологии и кибернетики является программа построения искусственного интеллекта, которая исходит из аналогии работы компьютера и мозга. Философы Просвещения для характеристики организма использовали метафору машины. Но можно ли и сегодня понимать животное как автомат, действующий по заданной генетически программе, лишенный способности переживания внешнего мира и самого себя [14, с. 18]? Согласно наблюдениям К. Лоренца и Н. Тимбергена, у животных наблюдаются очевидные зачатки психики, интеллекта и социальности. Правда, искусственно созданные автоматы тоже каким-то образом сканируют внешний мир и определенным образом реагируют на сигналы. Однако, скорее всего, они не способны переживать свои внутренние состояния, поэтому говорить даже о зачатках психики здесь не приходится. Но ведь и животному мы не можем приписать осознание его действий.

Человек и животное в философской антропологии Г. Плесснера

Чтобы разрешить картезианскую дилемму, которую сам он определял как «отношения тела и души, соответственно, материальности и смыслополагания» [9, с. 95], немецкий философ и социолог Х. Плесснер использовал понятие субстанции и принцип целостности: «Чисто количественные изменения в построении образа сопровождаются преобразованиями целостного характера в переживания его явления» [9, с. 98]. Именно так физическая и психическая реальности подсоединяются друг к другу в общем для них поле окружающей среды. Для обозначения их единства Плесснер использовал понятие «дивергенция внутреннего и внешнего», которое, по его мнению, описывало ситуацию точнее, чем абсолютное противопоставление сущности и явления. По сути, плесснерово понятие дивергенции сопоставимо с "эмерджентностью" А. Уайтхеда и "супервентностью" Д. Чалмерса. Для нас здесь важно, что мысль о неудовлетворительности современной ему философии, подвигнувшая его на такие новации, возникла у Плеснера, по его же словам, именно при изучении зоологии.

Виталисты считают, что свойства живых организмов не сводимы к «чисто телесным» процессам, общим для органического и неорганического мира. Один из учителей Плесснера и основоположников витализма эмбриолог Х. Дриш для объяснения специфики органического мира использовал еще и Аристотелево понятие «энтелехия» – активное начало, внутренняя сила, заключающая в себе собственную цель и собственную причину. Именно она управляет саморегуляцией и воспроизводством живых организмов органических систем.

Индивид и среда в социологии К. Манхейма и Дж. Мида

Особенность живого в том, что оно пребывает в двух системах: следует потребностям своего организма и приспосабливается к условиям внешней среды. Поскольку наш язык не позволяет описать сознание и внешний мир в их единстве, то остается использовать два языка по принципу дополнительности. Дж. Мид исходил из того, что в опыт животного должны входить как состояния собственного организма, так и условия существования, вызывающие положительные и отрицательные реакции. Он трактовал познание как «заключенный в поведение процесс, так организующий поле действия, чтобы в нем происходили отложенные и приостановленные реакции» [8, с. 110]. Кроме принципа дополнительности Дж. Мид использовал понятие эмерджентности, которое определял как присутствие вещи в двух или более разных системах. Так, животное можно понимать как часть одушевленного и неодушевленного миров. Живые организмы целенаправленно реагируют на состояния внешней среды в ходе чисто физико-химических процессов. Однако живая форма способна сделать фазы собственного жизненного процесса частями своей среды. Так, тело, соприкасающееся с пищей, выступает как часть среды. Но животное не только поглощает пищу, но и чувствует ее вкус, и по мере развития головного мозга возрастают возможности приспособления, выбора и контроля способов реагирования. Сознательный отбор характеризуется стимуляцией, реакцией на собственную реакцию на пищу, способностью ощущать и получать удовольствие. Все это – проявление эмерджентности.

Образ животного в философии

Существует широкая панорама образов животного в истории культуры [2, с. 425]. Ее реконструкция могла бы стимулировать развитие философской антропологии, способствовать ее выходу из состояния «после смерти человека». Дискурсы о животном сообщают о человеке не меньше, чем описания его разумности и духовности [11, с. 208]. Человек определяется на фоне животного и наоборот. Перефразируя Маркса, можно сказать, что животные не представляют себя сами, их представляют ученые. Поэтому базовое понятие философской антропологии, используемое при определении человека, долгое время оставалось вне критики.

Попытки обойти это противопоставление нередко приносят результаты, весьма интересные с точки зрения философской антропологии и гносеологии. Так, для концептуализации животного, как уже отмечалось, оказался продуктивен наработанный дискурс о Другом. Изучение развития представлений о Другом на разных этапах европейской истории помогает уточнить понимание животного. В языческих культурах, в частности, в Древней Греции, другой, чужой, враг – это тот, кто угрожает порядку общества и космоса в целом. В христианских культурах другой – это тот, кто не имеет души. В Новое время, особенно в протестантской культуре, другой – тунеядец, бродяга, безумец, словом, тот, кто не работает, и это становится критерием отличия человека от животного. Методология исследования истории представлений о различии человека и животного – это не просто описание по псевдоэволюционной схеме, а рациональная реконструкция, в которой смысл прошлого раскрывается в горизонте настоящего. При этом философская аналитика не сводится к выявлению и сопоставлению идей о человеке и животном в ту или иную историческую эпоху. В центре внимания должны быть разнообразные практики «очеловечивания» животных, то есть подсоединения их к человеческому миру. Нарративы о животном сопряжены с ментальной и символической сферами, с социальными и экономическими системами. Поэтому исследование истории образов животного, сравнение различных подходов, предполагает их «деконструкцию».

Права животных в перспективе трансгуманизма

Проблема понимания внутреннего мира животного усугубляется тем, что оно вообще ничего не может сообщить о себе. Конечно, этологи, зоопсихологии и другие специалисты подробно описали поведение животных и нашли большое сходство с человеческими действиями. Мы легко допускаем, что у животных есть ощущения. Эксперименты показали, что у высших животных есть нечто вроде практического интеллекта, кроме того, они обмениваются знаками. Пчелы и муравьи ведут коллективный образ жизни, четко выполняя свои функции. У животных развит материнский инстинкт и некоторые из них обнаруживают чудеса самоотверженности. Стремление к самосохранению и забота о подрастающих поколениях – важнейшая особенность живого.

Становление человека представляет собой если не катастрофу, то радикальное изменение природных механизмов регуляции отношений среды и организма. Этот ход продумывал еще Дарвин, который наряду с естественным отбором и постепенной эволюцией вводил механизм мутации и скачки, катастрофы. Человеческую жизнь следует оценивать как неустойчивое равновесие биологических инстинктов и аномалий, на границах и в просвете которых оказались возможными человеческие культуры. Эволюция человека пошла по пути торможения спонтанного поведения, которое регулируется сознанием. Вместе с тем внутреннее переживание и осознание своего я отрывает человека от воздействий среды, которая играет роль сигнала, запускающего ту или иную реакцию (охота или бегство) и погружает человека в его внутренний мир, который вовсе не является адекватным образом внешнего. Сновидение, фантазии, память, измененные состояния сознания нужно «депсихологизировать» и раскрыть как институцию и как психоисторические события. Антропогенная природа техник врачевания, мантических, боевых, эротических искусств тоже не вызывает сомнений. В современной культурной антропологии растет интерес к таким игровым феноменам, как индейский потлач, византийские скачки, петушиные бои, вавилонская лотерея и русская рулетка [12, с. 370]. Для описания метрики социального пространства необходимо разрабатывать невербальные семиотики, пригодные для понимания символики церемониалов, нарядов, татуировок, украшений и символических увечий. Аналитика и философская концептуализация невербального «неинтеллигибельного» опыта представляется весьма актуальной. Она помогает понять особенности воздействия на человека образов, звуков, запахов и других медиумов и тем самым вносит вклад в описание специфики невербальных коммуникаций и технологий, управляющих человеческим поведением.

В свете отмеченных трудностей проект инверсионной, или негативной антропологии следует оценивать не как описание и, тем более, смакование «ужасного», а как попытку преодолеть сложившиеся жесткие различия «животного» и «человеческого», которые без каких-либо сомнений, часто анонимно, принимаются как исходные предпосылки научных исследований. Поэтому нужно выявить не только разрушительные, опасные последствия негативного, но и позитивные результаты борьбы или игры с ними, осмыслить опыт балансирования на границах возможностей человеческого существования.

Заключение

Прежде всего, очевидно, что выражение «права животных» – это метафора, которая нуждается в уточнении. Комплексное исследование животного как антропо-культурного феномена должно учитывать взаимодействие с человеческими институциями. Во всяком случае, структура дискурсов о животном и ее конституирующие элементы обусловлены социальным контекстом. К сожалению, пока теоретики не могут договориться даже о том, какое право подобает свободному человеку (соответствующие международные документы не в счет – их предметом является юридический статус, а не его антропологические обоснования, и даже споры теоретиков права о «естественных правах» мало что к этому добавляют). Разработка антропологии прав человека привела к тому неутешительному выводу, что человек является не субъектом, а объектом правоприменения. Ситуация с правами животных еще более неоднозначная. Есть ли у них то, что нужно защищать, имеют ли они собственность, хотят ли свободы, какие права мы хотим дать, нужны ли они им? Скорее всего, речь идет о регуляции наших отношений с животными. Принципов гуманизма и толерантности здесь недостаточно. Задача философии на данном этапе обсуждения прав животных, которые могли бы быть включены в общую теорию права, – не только прояснить специфику животного, но и реконструировать его образ в современной культуре. Необходимо обсудить, как мыслится их сходство и отличие, как подсоединить миры животных и людей друг к другу. Только после этого можно будет формулировать правовые и моральные нормы, регулирующие правоотношения.