Везде
Смыслы биосоциальности: от групп риска к «генетическому ноцебо»
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Смыслы биосоциальности: от групп риска к «генетическому ноцебо»
Аннотация
Код статьи
S023620070007666-9-1
DOI
10.31857/S023620070007666-9
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Шевченко Сергей Юрьевич 
Должность: Научный сотрудник сектора гуманитарных экспертиз и биоэтики
Аффилиация: Институт философии РАН
Адрес: Российская Федерация, 109240 Москва, ул. Гончарная, д. 12, стр. 1
Номер
Том 30 Номер 6
Страницы
27-41
Аннотация

В статье смыслы термина «биосоциальность» исследуются с точки зрения предлагаемых ими оптик рассмотрения социогуманитарных эффектов развития биотехнологий. Отмечается, что в философской, социологической и антропологической литературе термин «биосоциальность» первоначально использовался в фукольдианской традиции критики соотношения власти и знания. В этом контексте развертывание биосоциальности рассматривается прежде всего как возникновение дискурсивных полей, обозначающих границы новых социальных групп. В начале 2000-х годов происходит смена аспекта: исследователей биосоциальности в большей степени начинают интересовать социальные (социотехнические) практики и заданные ими онтологии. В рамках этого онтологического поворота ряд смыслов термина начинает тяготеть к Делёзианской критике современных форм биовласти, обращенных уже к отдельным составляющим человеческого тела, а не ко всему индивиду в целом. 

 Высказано предположение, что эта методологическая эволюция может быть связана с изменением самих форм биосоциальности в течение последних 25 лет. Приведенное в статье различение четырех форм биосоциальности предлагается воспринимать не как классификацию социальных феноменов, а как набор теоретических конструктов, позволяющих упорядочить дискуссию о социогуманитарных эффектах развития биотехнологий. Биосоциальность-1 предполагает формирование границ социальных групп через фиксацию генетических особенностей их членов — именно в таком виде термин был впервые использован Полом Рабиноу. В рамках биосоциальности-2 группы уже не формируются благодаря биологическому знанию, но генетические различия делают их фундаментально несхожими. Биосоциальность-3 связана с однонаправленностью факторов наследственности и среды в контексте реализации генетических рисков и предрасположенностей. Биосоциальность-4 описана через феномен «генетического ноцебо» — ограничения представлений индивида о доступных ему социальных возможностях и преобразования его телесного опыта. Сложность исследования указанных форм биосоциальности может возрастать с увеличением порядкового номера. Изучение последней из приведенных форм и минимизация связанных с ней социальных рисков требует участия экспертов-гуманитариев в разработке биотехнологий и в деятельности по их применению. Наиболее актуальным видится такое участие в практиках генетического консультирования.

Ключевые слова
биосоциальность, генетика, эссенциализм, онтологический поворот, Фуко, Делёз, Рабиноу, пост-ELSI, гуманитарная экспертиза
Источник финансирования
Статья подготовлена при финансовой поддержке РНФ в рамках проекта № 18–78–10132.
Классификатор
Получено
12.12.2019
Дата публикации
12.12.2019
Всего подписок
78
Всего просмотров
2076
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
Дополнительные сервисы на весь выпуск”
Преимущества сервисов
800 руб. / 16.0 SU
1 Термин «биосоциальность» употребляется в разных контекстах, а значение его подчас размывается до простого указания на фукольдианскую традицию. Возможно, это связано не только с изменением подходов к изучению социальных эффектов развития биотехнологий, но и с изменением самих этих эффектов. Не стремясь разделять эволюцию методов и исследуемых феноменов, мы рассмотрим некоторые варианты употребления термина «биосоциальность», а затем попытаемся обозначить различные формы влияния биомедицинских знаний и практик на социальную жизнь. Эти формы биосоциальности не стоит воспринимать как взаимоисключающие описания гетерогенных социальных феноменов, предложенное различение можно использовать скорее для упорядочивания дискуссий о социогуманитарных перспективах развития биотехнологий. Кроме того, разрабатываемая ниже типология может помочь четче обозначить те проблемы, которые исследования биосоциальности обычно оставляют за скобками.
2

Пол Рабиноу от «Генома человека» к Synberg
3

Среди литераторов распространена позиция, согласно которой опубликованные книги должны иметь судьбу, отдельную от судьбы автора. Иногда это происходит с понятиями и концепциями. Если «биополитика» и «биовласть» кажутся прочно слитыми с именем своего создателя Мишеля Фуко, то «биосоциальность» часто употребляется без упоминания последователя Фуко —Пола Рабиноу, предложившего это понятие. Иногда это понятие возникает и вне фукольдианского контекста размышления о способах управления и контроле, делающих возможными или невозможными те или иные формы социальной жизни. Подчас термин употребляется явно вопреки стремлению Рабиноу противопоставить его социобиологии, как построению общества на метафоре природы. В рамках развертывания биосоциальности, напротив, природа переделывается с помощью техники и в конечном итоге становится искусственной. Сегодня связь между социальным и биологическим обуславливают полученные в лаборатории «природные» объекты или данные (например, генетический код), но при этом моделями общества не становятся естественные сообщества животных, вроде улья или муравейника, как это было в Античности и Средневековье.
4 В этой связи интересной выглядит исследовательская траектория самого Рабиноу. Понятие биосоциальности было сформулировано в рамках гуманитарного сопровождения проекта «Геном человека» в 1990-х годах, а в середине 2000-х американский антрополог и философ уже не столько изучает, сколько непосредственно участвует в практиках синтетической биологии. Создавая гуманитарный отдел крупнейшего центра синтетической биологии (Synberg), Рабиноу сформулировал программу экспериментальной антропологии, в задачи которой входило внести «человекоразмерные» понятия и этические ориентиры в разработку новых биологических молекул и материалов. В попытке гуманизировать формирующуюся искусственную природу можно увидеть ответ на определенные ранее угрозы развертывания биосоциальности. При этом в 1996 году Рабиноу видел основную проблему в формировании социальных групп вокруг конкретных генетических особенностей — вариаций отдельного локуса некоторой хромосомы, характерных для членов этой группы. Остальные элементы нового типа социальности включают медицинские практики, лаборатории, нарративные традиции и «тяжелое бремя пастырей», помогающих людям с определенной генетической особенностью понять и принять их судьбу [13]. В 2012 году его внимание уже в большей степени обращено к нарративам надежды и отчаяния, окружающих новые геномные технологии [14, p. 125]. И несмотря на то, что в книге 2012 года, посвященной работе гуманитарного отдела в Synberg, одним из фокусов является развитие геномных технологий после реализации проекта «Геном человека», в ее основном тексте термин «биосоциальность» не встречается ни разу. Означает ли это, что это понятие выполнило свою аналитическую функцию, обозначило те риски, которых в целом удалось избежать?
5 В 2007 году антропологи Сарра Гиббон и Карлос Новас публикуют книгу, посвященную новым формам социальности, возникающим в контексте развития генетики. В ее начале они картируют смыслы понятия «биосоциальность», накопленные за предшествующее десятилетие. По их мнению, социальные ученые, обращающиеся к этому концепту, работают с ним в трех пересекающихся смысловых полях. Благодаря «биосоциальности» могут быть схвачены: 1) изменения практик самоидентификации, 2) преобразование различия между природой и культурой, 3) задана эвристика исследования новых полей развития науки и технологии [7, p. 1].
6 Однако помимо возможного употребления термина в значении, сложившемся в традиции Фуко и Рабиноу, или его использования вообще вне каких-либо фукольдианских коннотаций, существует и иной способ работы с «биосоциальностью», проблематизирующий и концепцию биополитики в сформулированном Фуко виде, и гораздо менее раскритикованные дихотомии, чем природа и культура. Пример такого употребления будет рассмотрен в следующем разделе, а до этого мы наметим некоторые штрихи развития понятия биополитики в традициях Фуко и Делёза.
7

Новые смыслы биосоциальности: где отсутствующее тело?
8 Проблематику биовласти Фуко пытался наиболее системно изложить в неоконченном труде «История сексуальности», однако единственная его поздняя работа, где биологическое звучит в самом названии — это лекционный курс «Рождение биополитики». Однако вопреки возможным ожиданиям тема этого курса — не медицина и не способы формирования биологических знаний и их воздействия на режимы управления. В лекциях речь идет об истории политической экономии и критике неолиберализма. По Фуко, первыми политическими экономистами были физиократы, которые воспринимали природу не как внешний источник производительных сил. Наоборот, для них природа «не резервная и исходная область, на которую осуществление власти не распространяется, оказываясь иллегитимным. Природа — это то, что проходит под, через, в осуществлении управления. Это, если угодно, необходимая ему гиподерма. Это что-то вроде оборотной стороны видимого…» [3, с. 31]. Вместе с тем, сложно представить понятую так природу, как конкретную, близкую, доступную для общения. Это не дерево, дающее тень, и не ощущение сердечных сокращений, — это природа вещей, обуславливающая законы их «поведения», а для политической экономии — и законы развития общества.
9 В понимании Фуко биополитика предполагает не столько контроль над телами отдельных индивидов, она осуществляется через контроль над человеком как видом. Жиль Делёз идет еще дальше, заявляя, что в конце XX века биополитика изменилась, теперь она коренным образом отрицает индивида, обращаясь к отдельным его компонентам, к «дивидуальному» материалу [1]. Так возникает медицина без врачей и больных, строящаяся на манипуляциях с отдельными компонентами организма. Эта критика обществ контроля была довольно легко усвоена социальными исследователями геномной медицины, отметившими, что последняя не предоставляет информацию об уникальном и ни к чему иному несводимом индивиде, но об отдельном невидимом компоненте тела, позволяющим отнести «дивида» к той или иной биомедицинской группе риска [20].
10 С другой стороны, такой «дивидуальный» взгляд больше не позволяет рассуждать о культуре, как о поле пересечения и взаимодействия бестелесных нарративных потоков. Не все «дивидуальные» части видимы, но многие из них служат источником феноменального опыта — опыта боли, игры, танца, беременности и т.д. Поворот к телесной биосоциальности наиболее четко наметился в рамках постколониальных исследований. Биологическое больше не воспринимается исключительно как область знания, фиксирующая и делающая объективными общности вроде расы или гендера. В то время как ранее одной из доминирующих тем в исследовании биополитики была именно такая фиксация, происходящая ради более успешной работы машинерии биовласти с уязвимыми социальными группами, выделенными исходя из расы или гендера. Американский географ и социальный ученый Арун Салдана критикует это направление постколониальных исследований за то, что долгое время оно было обращено к расе и этничности, как к сугубо дискурсивным формациям, отказываясь видеть в них нечто большее, чем подчас опасные социальные конструкты. Но современная биотехнология высмеивает это противопоставление, представляя нам природу всегда в форме уже преобразованной культурой (и наукой, как ее частью). При этом сама культура всегда состоит из природных компонентов [15].
11 Представительница постколониальных исследований Рэйчел Ли переходит от критики к непосредственно полевой антропологической работе. Она изучает способы проживания биологической «дивидуальности» потомков азиатских мигрантов в США. Биосоциальность раскрывается в ее работе через восприятие людьми самих себя как совокупности «биологических фрагментов», обеспечивающих их агентность и принадлежность к группе. В качестве таких фрагментов может быть описан, например, позвоночник танцора, который обеспечивает ему то, что он сам называет «гибкостью, свойственной азиатам». Раса перестает быть только правовым или социальным конструктом через демонстрацию литераторами и акционистами уникального опыта переживания своего физического тела, особенности которого маркируются ими как относящиеся к расе или этничности [11].
12 Итак, если рассмотреть эволюцию использования понятия биосоциальности в постколониальных исследованиях, видно, что сначала оно использовалось в фукольдианском ключе критики форм знания и власти. Эта критика производилась с эпистемологических позиций и была направлена на биологический эссенциализм в понимании границ социальных общностей. Затем термин «биосоциальность» обогащается Делёзианскими смыслами, продолжая использоваться как орудие онтологического и феноменологического поворота в социальных исследованиях. «Биосоциальность» уже не раскрывает способы конструирования расы, но позволяет уловить способы проживания собственных биологических особенностей и варианты репрезентации этого проживания. Проблемы, раскрываемые благодаря этому понятию, уже касаются не столько социальных структур, институтов или управления, сколько телесности, опыта и времени.
13 Переориентация способа применения концепта «биосоциальность» может быть рассмотрена и не как самостоятельный процесс, а как явление в рамках общей эволюции программы социальных исследований науки и технологии (STS). В творчестве ведущего представителя этого направления Джона Ло, предложившего дистанцироваться от исследований эпистемического, приближаясь к онтологии, также выделяют сходную траекторию: от эпистемологических исследований в русле Фуко — к онтологической проблематике под влиянием Делёза [4]. Другие не менее именитые STS-исследователи проблематизируют саму онто/эпистемологическую дихотомию, отмечая, что в социальных исследованиях под онтологией понимается не освоенный некоторой теорией фрагмент действительности, а общность объектов (агентов), вовлеченных в наблюдаемую социальную практику. В наиболее ясном виде этот не-эссенциалистский способ понимания онтологии в STS выразил Серджио Сисмондо. Онтология перестала быть подходом к изучению фрагмента действительности и превратилась в объект изучения. При этом фундаментальны и первичны социальные практики, в то время как онтологии — лишь их производные [16]. Однако нельзя исключать, что ни исследование дискурсивно выраженного знания, ни практически ориентированное исследование онтологий не способны уловить все аспекты существующих сегодня форм биосоциальности.
14

Другой эссеницализм

15 Приведенные выше теоретические рассуждения не являются попыткой «бегства от социальной реальности», наоборот, они призваны продемонстрировать: возможно, изменился сам характер развертывания новых форм социальности под влиянием успехов биотехнологии. Хардт и Негри, развивавшие и критиковавшие концепцию биовласти, еще в 2000 году перестали видеть главную проблему дискриминации и угнетения в биологическом эссенциализме, усмотрев ее в эссенциализме культурном [8, p. 191].
16 Недавно опубликованный доклад ведущей биоэтической институции США, Хастингского центра, посвящен проблеме генетического эссенциализма. В нем отсутствует обозначенная Рабиноу проблема формирования социальных объединений вокруг генетической особенности (отдельного локуса конкретного гена). Действительно, самого по себе существования пациентских организаций, объединяющих семьи больных генетическими заболеваниями, недостаточно для утверждения о формирующийся биосоциальности. Люди объединяются и для решения других, не биомедицинских, проблем, и чем реже встречается проблема, тем более скоординирована их группа.
17 В докладе Хастингского центра приведены результаты исследований, которые можно вслед за Хардтом и Негри назвать культурным эссенциализмом — представлением о ригидности этнических и иных культурных общностей, исключающем их взаимопроникновение. Только этот эссенциализм оказывается подкреплен биологическим. Например, люди склонны считать группы, объединенные по признаку этнической принадлежности или сексуальной ориентации, более генетически однородными, чем остальную популяцию. Полученная людьми информация о том, что разделение человечества на расы обусловлено генетически, а не фенотипически, усиливает их предубежденность в отношении представителей иных рас [9, p. 21–22].
18 Изменился сам тип эссенциализма, а с ним и форма биосоциальности, — новые социальные общности не создаются на основании знания о генетических рисках. Но если какой-то феномен признается обусловленным генетически, ему приписывается неизбежность, он считается скрытым от любых воздействий источником медицинских проблем. Заболевания, чье возникновение связывается с генетическими факторами риска, считаются более серьезными и трудно излечимыми. Зачастую «генетическое» означает «фатальное», а поэтому любые попытки его преодоления излишни. Так в рамках поведенческого эксперимента, люди, которым было заявлено, что все они являются носителями «гена ожирения», были склонны съедать больше калорийных печенек на дегустации, проходившей после генетической консультации [10]. Существуют и более серьезные доводы в пользу того, что рекомендации по минимизации генетических рисков бесполезны, из-за убежденности в фатальном характере рисков.
19 Авторы доклада Хастингского центра считают, что справиться с новыми формами генетического эссенциализма можно, просвещая пациентов, донося до них актуальные научные представления о сложных процессах, ведущих к проявлению генетических особенностей. Благодаря этому широкая общественность должна забыть о редукционистских и эссенциалистских метафорах, от которых медико-биологическое сообщество отказалось еще в конце 1990-х годов [9, p. 24–25]. Итак, сегодня мы не можем четко и безапелляционно выделить те общественные феномены, которые можно было бы счесть биосоциальностью в той форме, которую предполагал Рабиноу в середине 1990-х (биосоциальность-1). Знание о конкретных генетических рисках довольно редко задает границы социальных групп, и довольно редко обуславливает «пасторскую заботу» об их членах, как это было предсказано. Развитие генетики и популяризация актуальных научных представлений, вероятно, способны справиться с «эссенциалистской» биосоциальностью-2. Представление о том, что генетические особенности фундируют социальные феномены, во многом преодолимо за счет распределения знания — даже с использованием старых дефицитных моделей (экспертное знание делается доступным и популяризуется среди «людей с улицы»).
20

«Генетическое ноцебо»
21 Однако преодоление редукционизма в представлениях о влиянии генов на здоровье и общественную жизнь человека само по себе не исключает любых проявлений биосоциальности. Их источник может быть задан и через распространение знаний и достижений эпигенетики — науки о механизмах «проявления» генетических особенностей, связанных со специфическими чертами генома отдельного организма и условий среды обитания [6]. Средовые факторы и наследственные риски зачастую совпадают по своим источникам, векторы их влияния могут быть независимыми, но схожими по последствиям. Например, биологические родители передают следующему поколению повышенный риск развития рака кишечника, но они же привили детям склонность к нездоровому питанию, еще более повышающему этот риск. Различить эти факторы в семейной истории болезни крайне сложно. Эффекты биологических и социальных сил оказываются неразделимыми и непрерывными, как и сам организм и его окружение, агент и сфера его действия [18]. Это недавнее определение биосоциальности мы предложим отнести к отдельной ее форме, биосоциальности-3.
22 Довольно трудно разглядеть в общественной жизни проблемы, которые были связаны с этой формой биосоциальности, но при этом не были бы включены в классическую биоэтическую тематику автономии и справедливости. В отличие от двух описанных выше форм, ее схватывание требует большей ориентации на практики (в том числе клинические), чем собственно на массивы генетического знания. Еще более трудноуловимой для социального исследования является вариант развертывания биосоциальности, в рамках которого представления человека о границах собственных способностей и возможностей оказывается генетически детерминировано. Назовем ее биосоциальностью-4. Во многом она сходна со вторым видом биосоциальности, в рамках которого новый биологический эссенциализм определяет общественные феномены. Только в данном случае это определение зачастую происходит не в рамках публичного дискурса, и даже не в рамках коммуникации, а в контексте приписывания самому себе определенных границ доступного. Сонаправленность биологического и социального — как в биосоциальности-3 — может сыграть роль в стабилизации таких представлений, только дело будет вестись не о рисках или актуальных заболеваниях, а о молчаливом отказе от определенного рода возможностей или о преобразовании телесного опыта в рамках их реализации. Смысл биосоциальности-4 лучше всего может быть очерчен определяемым ниже термином генетического ноцебо.
23 Этот вариант воздействия генетических данных на социальную жизнь человека может значительно перевешивать собственно эффекты его генетических особенностей. Так, определенные варианты гена CREB1 считаются надежными предикторами переносимости физических нагрузок. В некоторых биотехнологических компаниях исследования этих генетических вариантов используют для предсказания будущих спортивных успехов индивида. Однако эффект «генетического плацебо» на переносимость физических нагрузок оказался значительно сильнее.
24 Ученые из Стэнфордского университета исследовали варианты гена CREB1 у более чем ста испытуемых. Но эти результаты были скрыты от участников эксперимента, которым сообщили случайные результаты. Испытания на беговой дорожке показали, что те, кто считал себя обладателем «благоприятного» варианта, дышат гораздо глубже и эффективнее, чем считавшие себя носителями «плохого» варианта. Затем результаты участников были сопоставлены, исходя из реальных данных генетического теста. Различия между группами оказались значительно ниже, чем в первом эксперименте [19].
25 При рассмотрении подобных эффектов в контексте биосоциальности уместнее говорить о проблеме «генетического ноцебо»1, так как в большинстве случаев генетические данные говорят именно об ограничении возможностей. Те люди, которым сообщили о «плохой» генетической предрасположенности, вероятно, откажутся от серьезных занятий бегом. А если и решатся впервые выйти на пробежку, получат подтверждение негативного генетического предсказания в виде худшего самочувствия, чем у бегущих рядом новичков.
1. Ноцебо, как и плацебо, не способно непосредственно воздействовать на биологические процессы в организме. Но в отличие от плацебо, оно вызывает опосредованные психически отрицательные эффекты.
26 При этом результаты генетических тестов могут говорить и о других видах предрасположенностей: от занятий математикой до лидерских качеств. Эти тесты клинически не валидированы, но пользуются некоторым спросом. Ключевой особенностью их эффектов служит отказ от определенного вида деятельности, исходя из генетических особенностей. Сфера актуальных возможностей человека сужается, но наблюдать эти эффекты в рамках исследований структуры общества невозможно. В отличие от биосоциальности-1 люди не объединяются в группы, исходя из генетических факторов риска, но отказываются от реализации определенной группы возможностей. И вне коммуникации с самим человеком невозможно установить, отказался он или она от занятий бегом из-за результатов генетического теста, или просто потому, что не любит физкультуру. Наиболее радикальным вариантом этой, четвертой, формы биосоциальности, является изменение репродуктивного выбора — не исходя из опасности передать детям конкретное наследственное заболевание (что ближе к биосоциальности-1), а исходя из признания многих собственных наследственных черт нежелательными. В развертывании этой формы биосоциальности можно обнаружить особую форму генетического эссенциализма. Однако преодолеть этот эссенциализм невозможно только за счет простого распространения актуальных знаний о наследственности, как в случае биосоциальности-2. Определенные варианты гена CREB1 действительно статистически связаны с переносимостью физических нагрузок. Но проблема в том, что знание об этом влияет на переносимость гораздо сильнее.
27 Биосоциальность-4 пересекается с другими формами биосоциальности. Она может быть подкреплена эссенциалистскими представлениями о «фатальности» или однонаправленностью влияния родительской наследственности и родительского воспитания. И в этом смысле можно говорить не о пересечении, а о включении в нее иных форм биосоциальности.
28

Пост-ELSI перспектива исследований биосоциальности
29 Биосоциальность-4 является наиболее трудноуловимой: пытаясь выявить ее, мы вынуждены исследовать не структуру общества, не немедленную реакцию на распространение знания, а отсутствующие социальные практики. В то же время эта форма биосоциальности кажется наиболее фундаментальной — сразу по двум причинам. Во-первых, представления о благой жизни могут быть выражены через доступные человеку возможности. Именно в таком направлении развивает аристотелевские представления о благополучии современный философ Марта Нуссбаум, разрабатывающая подход к определению человеческого потенциала, исходя из доступных возможностей (capability approach) [12]. Здоровье человека является необходимым компонентом всех остальных групп возможностей [17]. Значит, через биомедицинские практики может конфигурироваться вся совокупность социальных возможностей человека. Во-вторых, бегун, знающий о «плохом» варианте гена CREB1, может иметь специфический телесный опыт бега. Ожидание одышки само приближает одышку и присутствует в поле его ощущений. То есть, биосоциальность-4 разворачивается и в поле возможностей человека, и в поле его феноменального опыта. В своем развертывании она отталкивается от знаний и представлений человека о собственном геноме, но точкой ее зарождения служат локальные практики генетического консультирования и проведения генетических тестов. В этой связи становится понятнее смена формата деятельности, предпринятая Рабиноу. От исследования роли генетических знаний в формировании социальных групп он переходит к непосредственному участию в разработке биотехнологий.
30 Однако ни анализ отношений знания и власти (генетических данных, как инструмента контроля), ни исследование локальных практик не способны сами по себе установить ни ограничения сферы возможностей человека, ни изменение его телесного (и в целом, феноменального) опыта. Такое изучение невозможно без непосредственного участия в практиках разработки и применения инструментов биотехнологии. Пожалуй, только в рамках такого участия социальный ученый способен собрать нарративы об отказе от определенного рода возможностей или об особенностях феноменального опыта. Такие нарративы зачастую возникают лишь случайно — сложно придумать простую группу вопросов, ответ на которые выявит молчаливый отказ от реализации конкретных возможностей.
31 Такой формат «непосредственного» гуманитарного участия в технологическом развитии получил название пост-ELSI подхода. Обретшая институциализацию в 1990-х годах экспертная деятельность по этической, правовой и социальной оценке (ELSI: ethical, legal, and social issues) предполагала только внешнюю оценку рисков достижений науки и техники. Повестка пост-ELSI заключается в активном участии в разработке технологических инноваций с самых ранних этапов [5]. Если практики полностью определяют онтологии, то единственный шанс сделать эти онтологии более «человекоразмерными» — участвовать в практиках, а не только оценивать их последствия. В России такой подход получил название социогуманитарного сопровождения [2]. Наибольшую актуальность такие практики прямого участия экспертов-гуманитариев могут приобретать в рамках генетического консультирования. Поскольку социальные риски в этом случае не могут быть предсказаны заранее, а проявляют себя лишь в пациентских нарративах.
32 Взятый в самом широком смысле концепт «биосоциальность» преодолевает не только различение природы и культуры, он пронизывает разнесенные по разным полюсам онтологические и эпистемологические подходы к социальному исследованию науки и технологии. Схватывание всех форм биосоциальности, в конечном итоге переплетающихся в возможностях человека и его феноменальном поле, оказывается возможным лишь через участие в социальных практиках, связанных с достижениями биотехнологии.

Библиография

1. Делёз Ж. Post scriptum к обществам контроля // Жиль Делёз. Переговоры. СПб.: Наука, 2004.

2. Тищенко П.Д., Юдин Б.Г. Социогуманитарное сопровождение инновационных биотехнологических проектов // Биоэтика и биотехнологии: пределы улучшения человека: сб. науч. ст. К 70-летию П.Д. Тищенко. М.: Изд-во МосГУ, 2017. С. 209–237.

3. Фуко М. Рождение биополитики. М.: Наука, 2010. С. 31.

4. Шевченко В.С. Конфликт моделей инаковости в акторно-сетевой теории Джона Ло // Социология власти. 2019. № 31 (2). С. 45–67.

5. Balmer A.S., Calvert J., Marris C., et al. Taking Roles in Interdisciplinary Collaborations: Reflections on working in Post-ELSI Spaces // Science and Technology Studies. 2015. N 3. P. 3–25.

6. Chiapperino L. Epigenetics: ethics, politics, biosociality // British Medical Bulletin. Vol. 128, N 1. 2018. P. 49-60.

7. Gibbon S., Novas C. Biosocialities, Genetics and the Social Sciences: Making Biologies and Identities. Routledge, 2007. P. 1.

8. Hardt M., Negri A. Empire. Cambridge: Harvard University Press, 2000. P. 191.

9. Heine S.J., Cheung B.Y., Schmalor A. Making Sense of Genetics: The Problem of Essentialism // Supplement: Looking for the Psychosocial Impacts of Genomic Information. 2019. Vol. 49, N 3. P. 19–26. (P. 21–22; P. 24–25.)

10. Hollands G.J, French D.P, Griffin S.J. et al. The impact of communicating genetic risks of disease on risk-reducing health behaviour: systematic review with meta-analysis // British Medical Journal. 2016. Vol. 352. P.1–11.

11. Lee R.C. The Exquisite Corpse of Asian America: Biopolitics, Biosociality, and Posthuman Ecologies. N.Y.: NYU Press, 2014. 336 p.

12. Nussbaum M. Creating Capabilities. The Human Development Approach. Cambridge: Belknap Press of Harvard University Press. 2011.

13. Rabinow P. Making PCR: A Story of Biotechnology. Chicago; London: University of Chicago Press, 1996.

14. Rabinow P., Bennett G. 2012. Designing Human Practices: An Experiment with Synthetic Biology. Chicago: University of Chicago Press. P. 125.

15. Saldanha A. Reontologising Race: The Machinic Geography of Phenotype // Environment and Planning D: Society and Space. N 24 (1). 2006. P. 9–24.

16. Sismondo S. Ontological turns, turnoffs and roundabouts // Social Studies of Science. 2015. N 45 (3). P. 441–448.

17. Tengland P.A. Health and capabilities: a conceptual clarification // Medicine, Health Care and Philosophy. 2019. P. 1–9. URL: https://link.springer.com/article/10.1007/s11019-019-09902-w#citeas (дата обращения: 01.08.2019).

18. The Palgrave Handbook of Biology and Society / Maurizio M., Cromby J., Fitzgerald D. et al. 1st ed. London: Palgrave Macmillan, 2018. P. 5.

19. Turnwald B.P., Goyer J.P., Boles D.Z. et.al. Learning one’s genetic risk changes physiology independent of actual genetic risk // Nature Human Behaviour. 2019. N 3. P. 48–56.

20. Williams R.W. Politics and Self in the Age of Digital Re(pro) Ducibility // Fast Capitalism. 2005. URL: http://www.uta.edu/huma/agger/fastcapitalism/1_1/williams.html (дата обращения: 01.08.2019).

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести