История дискуссий о феномене сознания весьма насыщенна и полна драматичных сюжетов. Начиная с Платона, философы обсуждали эту трудноопределимую субстанцию, которая, являясь сугубо человеческой, отделяла человека от мира животных и неодушевленной материи. Сложность таким дискуссиям придавала уверенность человека в том, что сознание, в отличие от других объектов, существует только у него. Но в том-то и сложность: интуитивно понятное «Я — это Я» до сих пор никак не поддается непротиворечивому теоретическому описанию. Невозможность согласованного, целостного определения сознания, справедливо вызывает вопрос о том, а существует ли оно вообще. Этот вопрос в открытую сформулировал Уильям Джемс в эссе «Существует ли сознание?» [2]. Часть философов заняли элиминистскую позицию в вопросе сознания (У. Куайн, П. Фейерабенд, Р. Рорти, Пол и Патриция Черчленд), другие говорят о его мистичности и загадочности (Дж. Серль, К. МакГин и др.), третьи, пытаясь преодолеть и тотальный физикализм первых, и дуализм вторых, говорят о функционалистком подходе к сознанию, рассматривая его не как свойство человеческого организма, а как функциональное состояние последнего (Х. Патнэм, Д. Деннет, отчасти Д. Чалмерс).

Технологические возможности и успехи XX – начала XXI века позволили провести много исследований и сделать ряд открытий в сфере феноменов сознания. Существенный вклад в них внесла нейробиология.

<p>Антонио Дамасио — один из авторитетнейших нейробиологов современности, директор Института мозга и креативности университета Южной Калифорнии, профессор психологии, философии и неврологии, приглашенный профессор института Солка, лауреат многих престижных научных премий и член нескольких национальных академий наук¹ , написал серию книг², посвященных проблеме соотношения мозга и сознания. Одна из последних —Self Comes to Mind. Constructing the conscious brain (2010) была переведена под названием &laquo;Так начинается "Я". Мозг и возникновение сознания&raquo; на русский язык издательством &laquo;Карьера Пресс&raquo; в 2018 году.</p>

Фокус исследований Дамасио находится в тех разделах нейробиологии, которые изучают эмоции человека, память, язык, принятие решений и сознание. Пожалуй, можно сказать, что в этой книге Дамасио удалось показать не только нейробиологические корреляты сознания, но и затронуть философские вопросы, которые дискутируются уже достаточно давно.

Книга начинается с постулата о том, что сознание — это психика, наделенная субъективностью (c. 14), и важнейшим фактором возникновения сознания является ствол головного мозга (с. 17) — очень древний участок мозга, имеющийся у многих других биологических видов и связанный с переработкой как телесных ощущений, так и внешних по отношению к телу стимулов. Надо отметить, что взгляды Дамасио в этом вопросе контринтуитивны и не относятся к основному направлению в психологии и нейробиологии. Большинство нейроученых (Д. Инглман, Д. Свааб и др.) предполагают, что сознание — продукт кортикальных структур.

Дамасио, идя вслед за У. Джемсом [3], во-первых, полагает, что «Я» или «самость», существует, состоит из двух компонентов — «Я-как-объект» и «Я-как-носитель-знания» (в терминологии Джемса me и I) — и представляет собой динамический процесс, который происходит всякий раз, когда человек находится в сознании. Важно, что «Я-как-объект» и «Я-как-носитель-знания» не противопоставлены друг другу, а напротив, представляются как некоторая протяженность и развитие, когда второе вырастает из первого. Во-вторых, Дамасио показывает, что о существовании своих тела, разума, прошлого, будущего, а также того, что они принадлежат своим владельцам, психика знает именно потому, что восприятие любого из этих явлений порождает эмоции и ощущения, которые позволяют отличить то, что принадлежит «Я», от того, что к ему не относится. Эти ощущения работают как маркеры, дифференцирующие свое и чужое. Дамасио называет их соматическими маркерами (с.19).

Таким образом, Дамасио крепко связывает наделенную сознанием психику и телесность, постулируя, что без тела сознание не возникло бы. Из телесных ощущений возникает протосамость (позволяющая впоследствии формироваться автобиографической самости — сознанию), структуры которой в физическом смысле соединены с теми участками организма, откуда в мозг поступают сигналы, что приводит к формированию петли резонанса мозг–тело, и в результате этой связи структуры протосамости имеют прямой канал связи с телом. Таким образом, простейшие ощущения представляют собой особую разновидность образов, возникающих в результате постоянного взаимодействия тела и мозга через формирование определенных нейронных цепочек. Эти образы позволяют нам создать не только карту тела, но и сложные состояния с особыми новыми свойствами, поэтому говорить о четкой границе между телом и мозгом проблематично. Более того, репрезентация мира может поступать в мозг только через тело, точнее, через его поверхность. Да и распознавать психические реакции другого мы можем только через его телесное состояние. Правда, важный вопрос о том, как нейрональные паттерны становятся ментальными, Дамасио обходит стороной, фактически игнорирует.

Вторым этапом формирования наделенной сознанием психики выступает создание базовой самости, связанной с действиями организма, в частности, с взаимодействием с предметами, находящимися в окружающей его среде. Она разворачивается в последовательность образов, которые описывают объект с помощью протосамости и за счет изменений, происходящих в ней.

Когда в мозге появляется носитель знания (протагонист, «Я-как-носитель-знания», автобиографическая самость), знающий о существовании себя как отдельного живого организма, о том, что есть мое и не мое, способный не просто воспринимать порождаемые мозгом образы, но и упорядочивать их с позиции организма, создавая нейронные образцы и карты и присваивающий их тому организму, в котором они возникли, происходит постепенное разворачивание автобиографичной самости, появление субъективности. Через эти построения Дамасио удается поддержать идею У. Джемса, полемизирующего с Юмом, о природе «Я». Согласно Джемсу, эта природа имеет безусловно биологический характер, но тем не менее она наделена функцией знания. Любопытно, что Юм, пытаясь, наделить «Я» некой субстанциональностью, практически «растворяет» его в разнообразных телесных ощущениях.

Протосамость и базовую самость Дамасио называет физическим «Я», а автобиографическую самость считает охватывающей все социальные аспекты личности человека. Фактически, он говорит о том, что сознание разделено на два поддающихся исследовательскому инструментарию нейронауки домена — собственно психические процессы и процессы самости. Такая модель позволяет ему перебросить мостик между высокими уровнями самости и социокультурным пространством, в котором действует человек (с. 31, 321, 328, 330).

Самость и сознание возникают в результате согласованного взаимодействия многих участков мозга одновременно, а не из одной какой-то особой зоны мозга. Для пояснения этой идеи Дамасио использует метафору симфонии, которая представляет собой не плод усилий одного музыканта, но всего оркестра. Он пишет: «Самой странной чертой верхних слоев деятельности сознания можно назвать подозрительное отсутствие дирижера до начала выступления, однако стоит процессу начаться, как дирижер возникает из небытия. Дирижер фактически руководит оркестром, хотя это музыка вызвала дирижера — то есть самость — из небытия, а не наоборот. Дирижера создают ощущения и нарративные механизмы мозга, но менее реальным он от этого не становится» (с. 35–36).

Конечно же, Дамасио находится во власти очарования корреляционизма и считает, что все, к чему «прикасается» наша психика, становится ментальным паттерном: образом или мыслью, однако он пытается справиться с субъективностью таким образом получаемого знания, вводя категорию социокультурного гомеостаза.

Основные достижения сознания сводятся к управлению жизнью и ее сохранению. И хотя общепризнано, что многие процессы управления организмом и поддержания его гомеостаза происходят без участия сознания, тем не менее, его наличие существенно повышает адаптивные возможности организма, позволяя формировать более дифференцированные реакции и оптимизировать их, опираясь на возможности прогнозирования. Сохранение организма и его гомеостаза представляет фундаментальную ценность с точки зрения биологии. Из идеи биологической ценности Дамасио выводит и идею ценности вообще, и такие важные характеристики человеческой деятельности как мотивация и целеполагание — они все выступают коррелятами выживания и благополучия организма. По мере эволюции и усложнения психики происходит усиление памяти и мышления, и процессы самости расширяются. Базовая самость никуда не исчезает, но становится ядром, вокруг которого нарастает автобиографическая самость, «обладающая в корне отличной нейрологической и ментальной природой» (с.38). Человек становится способен использовать часть психических процессов для того, чтобы наблюдать за другими психическими процессами. Комплекс сложных процессов самости, возросшие возможности памяти, мышления и языка порождает инструменты культуры и тем самым создает новый гомеостаз — социокультурный. «Благодаря наличию сознания человек сумел воспроизвести лейтмотив управления жизненными процессами, но на сей раз — с помощью целого оркестра инструментов культуры: экономического обмена, религиозных верований, социальных установок, правил этики, законов, искусства, науки, технологии» (с.75). Дамасио утверждает, что и базовый гомеостаз организма (направляемый бессознательно), и социокультурный гомеостаз человеческих сообществ (создаваемый и направляемый наделенной сознанием психикой) выступают кураторами биологической ценности. Причем, если первый — базовый — гомеостаз мы получаем в готовом виде через геном, он отточен миллионами лет эволюции и довольно устойчив, то социокультурный гомеостаз довольно хрупок, находится в постоянном динамическом процессе и требует сознательных усилий по его усвоению и поддержанию. Их взаимодействие не сводится к изменению только конкретного человека, но и изменяет вид в целом. Однако исследователь призывает не мыслить эти две формы гомеостаза дуалистически, он утверждает, что они связаны самым тесным образом: «Социокультурный гомеостаз формируется в результате работы множества носителей психики, мозг которых приобрел свой текущий вид под влиянием определенных генов. Интересно, что сегодня все больше становится факторов, указывающих на то, что развитие культуры может серьезно влиять на человеческий геном» (с. 328).

Такой подход, разумеется, приводит к пониманию, что в биологическом ракурсе становится очевидной принципиальная несводимость живых организмов к механизмам, при том что деятельность и тех, и других направлена на достижение определенной цели. Однако соблазн редуцировать одно к другому и описать, например, человека в технологических метафорах велик, и мы активно используем обоюдонаправленные метафоры при описании организмов (например, сердце — «насос») и механизмов (управляющий контур в системе — «мозг»). Наиболее распространена сейчас лежащая в основе многих современных нейрокогнитивных исследований метафора о том, что мозг — это своего рода цифровой компьютер, а психика — операционная система на нем, ее можно запускать и переустанавливать при необходимости. С одной стороны, такая метафора позволяет лучше понять работу некоторых механизмов психики, но с другой, она слишком редуцирует последнюю, упуская из виду ее биологическую ценность и механизмы ее поддержания. Таким образом можно утверждать, что эта метафора при всем своем эвристическом потенциале не слишком соответствует действительности поддержания биологической ценности.

Очевидно, что книга Дамасио поднимает сложнейшие вопросы, дискутируемые сейчас не только в сфере нейробиологии и когнитивной науки, но и в философском поле. Обращаясь к старой проблеме «мозг–тело», он пытается средствами нейробиологии и эволюционной биологии решить так называемую «трудную проблему сознания», причем предложенное им решение предлагает радикальный пересмотр того, как мы понимаем телесность, сознательность, культуру, наконец. Дамасио дает нейробиологическое объяснение ценностной системы, структуры целеполагания и мотивации, описывает формирование культурной системы. Постулируя появление сознания через эмоциональные компоненты, он фактически подталкивает исследователей к своего рода социобиологии — попытке описать все виды и формы человеческих взаимодействий через механизмы биологической поддержки гомеостаза.

Многие идеи, исследования и выводы Дамасио вызывают аллюзии на размышления Хайдеггера, Дрейфуса и Плеснера, а также перекликаются с современными исследованиями автономных интеллектуальных систем. При этом нельзя не отметить тотальный биологический редукционизм, что, конечно, ожидаемо от человека его специализации.

Таким образом, книга может быть интересна не только для нейроученых, но и для философов, социологов, других гуманитарных специалистов, для всех, кто, говоря словами автора, «готов прокладывать путь в морях будущего, которые плещут в нашем воображении, вести свою самость в безопасную гавань продуктивной деятельности» (с.331).