Везде
Neurohacking as a Game with Time: From Chronoengineering to New Chronopolitics
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Neurohacking as a Game with Time: From Chronoengineering to New Chronopolitics
Annotation
PII
S023620070018012-0-1
DOI
10.31857/S023620070018011-9
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Natalya V. Grishechkina 
ORCID: 0000-0002-7480-8040
Occupation: Associate Professor, Saratov State Medical University named after V.I. Razumovsky
Affiliation: Saratov State Medical University named after V.I. Razumovsky
Address: Russian Federation
Sophia Tikhonova
ORCID: 0000-0003-2487-3925
Affiliation:
Saratov State University
South Ural State University
Address: Russian Federation
Edition
Volume 32 Issue №6
Pages
102-116
Abstract

The tendency of technological overcome temporal limitations has become the basis for the introduction of the term "chronohacking" into scientific use. Within the framework of this article, the authors are trying to trace the prospects of chronohacking in the context of transformations of biopolitics in the digital age. Due to the fact that chronopolitics becomes network, the coordination of people and technology objects ("non-humans") leads to the appearance of multiple temporality modes. New digital biopolitics form the medial somatic experience of subjective time perception. Nets become a testing ground over time. They are provided within the framework of neurocentric practices of techno-pharmacological effects on the human brain in order to treat, improve and study a person named as neurohacking. The most common forms of neuroscience are the practice of self-tracking and self-logging using digital gadgets. By forming a calculable physicality, neuroscience quantifies ideas about the dynamics of the interaction of social bodies, centering them on the knowing Self. Overcoming the alienation caused by classical biopolitics, neuroscience provides a quick routinization of quantifying devices coupled/subordinate to digital biopolitics networks, including in the format of virtual and augmented reality. Unlike classical chronopolitics, digital chronopolitics not so much coordinates bodies as modifies subjective temporality, subjecting it to the experience of a discrete presence in digital worlds connected through quantification tools. This leads to the fact that through new biomedical technologies, temporary jumps at both the gene and societal levels are routinized due to the radicalization of high-tech time in the pandemic era of quarantine and remote communication. Cyberspaces of computer games, working out experiments on time experiences, supported by temporal cultural experiments, connected to the same devices that audit somatic quantification, ensure the pluralism of subjective perceptions of various social activities.

Keywords
neurocentrism, neurohacking, biopolitics, bio-power, chronoengineering, chronohacking, chronopolitics, human enhancement, quantification
Received
27.12.2021
Date of publication
27.12.2021
Number of purchasers
14
Views
1718
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
Additional services access
Additional services for the article
Services benefits
100 RUB / 1.0 SU
Additional services for the issue
Services benefits
920 RUB / 16.0 SU
Additional services for all issues for 2021
Services benefits
4224 RUB / 84.0 SU
1 Хотя роль игры в жизни родового человека очевидна, сложно представить себе менее подходящий объект для любых игр, чем время. Одна из самых сложных в определении философских категорий одновременно выступает предельной метафорой неотвратимости, неумолимости и необратимости. Весь пафос трансгуманистических исканий можно свести к борьбе со старением и смертью, то есть со временем. Тем не менее, практики улучшения человека все чаще принимают вид нейрохакинга, затрагивающего как социальное, так и субъективное время. Тенденция технологического преодоления темпоральных ограничений стала основанием для введения в научный оборот термина «хронохакинг». В рамках настоящей статьи авторы попытаются проследить перспективы хронохакинга в контексте трансформаций биополитики в цифровую эпоху.
2

Хрономоделирование в биополитике
3

Биополитика стала одной из ключевых категориальных конструкций, описывающих работу властных структур по трансформации населения в популяционном смысле в социальное целое. Она сформировалась вокруг фукианского концепта «биовласти» как способности нормировать и регулировать витальные аспекты индивидуального бытия, собирая тела отдельных индивидов в коллективное тело. Фуко трактует биополитику как практики рационализации проблем, поставленных «перед правительственной практикой феноменами, присущими всем живущим, составляющим население: здоровье, гигиена, рождаемость, продолжительность жизни, потомство» [12, с. 405]. Биополитика ориентирована на экономические эффекты, поскольку множество живых людей становятся ее основным ресурсом, который нужно экономить и максимизировать ради достижения любых политических задач. Независимо от того, идет ли речь о декларируемых политических проектах или имплицитных мотивах сохранения собственного господства, в основе биополитики лежит презумпция наличия популяции живых людей. Если последней нет, то и суверен невозможен. Если она имеется в нужном количестве, то для ее воспроизводства необходимо решение вопросов ее питания, оздоровления, фертильности, репродуктивности.
4 Биополитика представляет собой многоуровневую селекцию витальных характеристик, сводящуюся к базовому решению об индивиде — жить ему или не жить. Ее центральная оппозиция не «Свой–Чужой», а «исключить/включить», поэтому внимание биополитики сосредоточено отнюдь не только на живом населении. Биополитика может принимать форму некрополитики как контроля над смертью [25], ей также «подведомственна» утилизация мертвых тел: «мертвое, как и живое, тело оказывается на перекрестке двух типов власти, описанных Фуко, а именно дисциплинарной власти и биополитики» [11, с. 82]. Не случайно Дж. Агамбен использует понятие «лагерь» (прямо подразумевая концентрационный) для обозначения биополитической парадигмы современности [1, с. 151], показывая, что анализ тоталитаризма остается неполным без учета биополитического ракурса.
5 Для нашего исследования важной методологической особенностью концепции биополитики является характерное для нее доминирование пространственной метафорики. Фуко прямо заявляет, что «тело — биополитическая реальность» [12, с. 20], ставя тем самым именно тела и образуемые им пространства в центр своего анализа. Именно этим корпусным доминированием объясняется невнимание биополитики к темпоральности. Как справедливо отмечает А.В. Яркеев, «в исследованиях по биополитике, как правило, проблематика времени либо не рассматривается вовсе, либо рассматривается очень поверхностно, вскользь» [9, с. 12]. Действительно, после Фуко, анализировавшего темпоральные аспекты контроля над деятельностью (ритмы распределения рабочего времени, детализация действия во времени, корреляция тела и жеста, связь между телом и использованием, исчерпывающее использование [13, с. 217–226]), тема хронополитики в социальных исследованиях только начинает свою историю, хотя в политических исследованиях она вполне оформилась в дисциплинарное направление, исследующее способы, которыми «время определяет конструирование политических миров с характерными для них политической рефлексией, политическим мышлением и политическим действием» [4, с. 43].
6 В предельно общем виде биополитика есть управление телами, их калькуляция, помещение в дисциплинарные пространства диспозитивов, позволяющее сохранять искомые качества тел, удерживать их, и своевременно замещать одни тела другими. Символические надстройки легитимации могут по-разному локализовываться в топосах биополитики, но темпоральные процессы в биополитике Модерна универсальны, поскольку обслуживают синхронизацию движения тел в диспозитивах, без которой невозможна передача из одного дисциплинарного пространства в другое, от больницы в школу, на фабрику, в армию, в больницу, и, наконец, на кладбище.
7 Таким образом, хронополитка подчинена топологии. Тем не менее, у нее есть свои инструменты. На микроуровне (внутри дисциплинарных пространств) хронополитика направлена на организацию ритма перемещения тел, движения и пауз, благодаря которому диспозитив и обретает черты работы слаженного механизма. Хронополитический ритм неравномерен, он базируется на концепте «дефицита времени», сформированном в военном деле [10, с. 74] как отражение необходимости принимать решения экстренно и в оптимальные моменты, с одной стороны, и режимах авралов, вызванных перегрузкой дисциплинарных пространств. Во время авралов дисциплинарные пространства уплотняются, и, концентрируя ресурсы, интенсифицируют время, ускоряют его течение.
8 Характер авралов может иметь разный генезис и объясняться естественными кризисами функционирования и чрезвычайными обстоятельствами. Однако они могут быть продуктом хронополитики, устанавливающей единое время в сети диспозитивов. Практики календарных реформ и коммеморации нормируют социальное время в локальных топосах через праздничные/траурные паузы. При этом универсальное время (обозначим его как общее) задается линейной моделью времени, унаследованной утопическим мышлением Модерна от традиции христианской эсхатологии. Нацеленность времени на будущее, в которое вынесен конструируемый глобальный проект (как правило, политического характера), предполагает сакрализацию промежуточных целей, для достижения которых может требоваться ускорение времени «на местах».
9 Таким образом, хронополитика Модерна может быть определена как хроноинженерия, управление ритмами диспозитивов и их синхронизация, их технологизация и стандартизация на основе общего времени. Хроноинженерия является основой производства коллективной памяти, фабрикующей образы Прошлого, объединяющих, сплачивающих коллективное тело социума.
10 После Модерна биополитика претерпевает существенные изменения. Переход к цифровому капитализму приводит к революционным изменениям в ее архитектонике, вызванным, в первую очередь, экспоненциальным ростом сетевых структур и вытеснением вертикальных модерновых иерархий горизонтальными комплексами социальных связей. Распространение «мягких форм власти» и прогресс интернет-опосредованной самоорганизации воскрешает субъектность масс, что равнозначно субъективизации политики (а микрофизика власти у Фуко всегда бессубъектна по умолчанию), т.е. возвращению ей смысла активной целенаправленной деятельности. Эта инновация настолько радикальна, что, например, А.И. Желнин предлагает считать биополитикой только то, что вытесняет модерновые формы, поскольку именно активность субъекта «отличает биополитику от биовласти, построенной (как и любая власть) преимущественно на «вертикальных» отношениях иерархии и субординации» [5, с. 324]. Децентрализованные сетевые структуры, порождающие «частичных лидеров», элиминируют «единый водитель ритма» [8, с. 1084–1085]. На наш взгляд, биополитика – слишком устоявшийся термин для таких редакций. Что не отменяет необходимости разграничения ее типовых форм, детерминированных этапом социального прогресса.
11 Сетевой характер биополитики в цифровом обществе может быть раскрыт с помощью обращения к акторно-сетевой методологии Б. Латура, чувствительной к анализу коллективных социотехнических процессов [7]. В ее рамках взаимодействие диспозитивов и индивидов на основе цифровых технологий может быть рассмотрено как сеть актантов, ассоциация людей и нечеловеков (артефактов), между которыми распределяется действие. Особенностью латурианской методологии является принципиальное «освобождение» вещей, приравнивание их к человеку с точки зрения способности производить действие и участвовать в его производстве. Концентрируясь на нечеловеках, Латур довольно мало внимания уделяет людям, тем не менее, это не значит, что они в его модели безучастны. Для биополитики цифровой эпохи латурианская реинтерпретация означает рассмотрение ее как сети множественных биополитик, каждая из которых производима сетью актантов, включающей людей и нечеловеков.
12 Латур подчеркивает, что сети актантов являются фабриками пространства и времени [24], это означает, что каждая сеть производит свое время, медленное или быстрое — это зависит от характера нечеловеков. Время иначе течет для путешественника, прорубающегося с помощью мачете через джунгли, и сидящего в купе комфортабельного поезда, у него разная длительность, ритмы и влияние на транспортируемые тела. Поскольку сети Латура — не монады Лейбница, они открыты для пересечений, столкновений, пересборки, что предполагает перманентную рекомбинацию временных режимов. Разумеется, различия последних далеки от абсолютных величин, но достаточны для того, чтобы давать ощутимую разницу в продолжительности жизни человека в XXI веке и, например, в веке XV.
13 Прямая аналогия между пользователем, включенным в сетевое взаимодействие благодаря цифровым технологиям, и индивидом, размещенном в дисциплинарном пространстве затруднительна, тем не менее, они сопоставимы как хронотопы. В сетях биополитик ритмы взаимодействия куда разнообразнее, чем в дисциплинарных пространствах, и сами их ассоциации лишены вертикальных опор сетей диспозитивов Модерна. Тем не менее, их совокупность по-прежнему производит коллективное, но уже цифровое тело социального.
14 Сетевые биополитики противостоят биополитике Модерна. Ее связь с тоталитаризмом мы видели у Агамбена, опыт концлагеря как квинтэссенция политических режимов середины ХХ века и Второй мировой войны стал источником коллективной травмы, изживание которой во многом связано с конфликтами частной (индивидуальной и семейной) памяти и памяти государственной. Стратегии противостояния различны, они включают широкий спектр мемориальных войн, связанных с оценкой роли стран-участниц в войне, числа жертв, их этнической принадлежности и политических взглядов, требованиям помнить и забывать. Сетевые биополитики утверждают свое моральное право выстраивать эрзацы общего времени или хотя бы влиять на практики его установления, контролируя при этом собственные ритмы. Развивая идеи хроносоциологии З. Баумана [15], сравнения темпоральностей Модерна и Постмодерна в аспекте хронополитики Х. Навотны [26], Дж. Вайсман в своей книге «Времени в обрез: ускорение жизни при цифровом капитализме» показывает, как цифровые технологии, «новые медиа», формируют наше восприятие времени [3]. Задавая импульс к сжатию пространства-времени, дигитализация порождает новые разновидности вневременного времени или мгновенного времени, не подчиняющегося линейной логике [2, c.19].
15 Медиальность цифровых человеков принципиально иначе форматирует телесность пользователей, нежели это делали дисциплинарные пространства. Когнитивно-соматический потенциал цифрового соматического опыта открывает широкое поле для массовизации экспериментов со временем, открывая для сетевых биополитик возможности взлома времени, хронохакинга. Закладываются эмпирические основания для выдвижения вопроса о том, как формируется новая хронополитика.
16

Нейрохакинг как форма цифрового нейроцентризма
17 Новая хронополитика сфокусирована не на телах, она направлена на субстрат сознания. Цифровой техноцентризм современной эпохи обусловливает глобальный нейроцентризм, пристальное внимание к мозгу человека как аналогу компьютера. Это вполне объяснимо спецификой западной цивилизации, для мировоззрения которой характерен культ Рацио. Его новую волну Г.Б. Юдин интерпретирует в русле расцвета цифровой мифологии: «Мозг давно перестал быть просто темой научных исследований и превратился в предмет широкого общественного интереса. В сегодняшнем мире, где недостает утопий, мозг становится центральным элементом привлекательного утопического плана познания и трансформации человека» [14, c. 248–258]. Данная тенденция очевидно амбивалентна, поэтому не редки ее критические оценки. Так, М. Габриэль в своей книге «Я не есть мозг: Философия духа для XXI века» прибегает к негативной метафоре, ориентированной на психиатрическую терминологию. Современную увлеченность нейропроблемами он характеризует как результат нейромании современного общества, под которой подразумевается вера в то, что можно познать самого себя, познавая мозг [3]. Тем не менее, нейроцентризм современного общественного сознания становится очевидным, что и фиксируют приведенные философские позиции.
18 С точки зрения нашего исследования, особо пристального внимания заслуживают такие проявления нейроцентризма, как практики количественного измерения себя, движение Quantified Self (QS, букв. «исчисляемое Я»), возникшее в 2007 году по инициативе редакторов журнала «Wired» Г. Вульфа и К. Келли [6, c. 493]. К видам QS относят self-tracking (букв. отслеживание себя), life-logging (документирование повседневной жизни с помощью цифровых приложений), мониторинги самых разных процессов своей жизнедеятельности (в контексте биохакинга как более широкого направления экспериментирования над собой). К этому виду деятельности по самоописанию и самотрансформации также относится нейрохакинг. Попытки зафиксировать феномен нейрохакинга и дать ему дефиницию были осуществлены в рамках различных областей научного знания: нейробиологии и нейрофизиологии (К. Кох [23]), социальных наук (А. Векслер [28]), биоэтики и нейроэтики (M. Ienca [22]). Философский анализ проблем нейрохакинга включен в более широкую проблематику нейроулучшения человека. Проблема нейроулучшения как один из видов усовершенствования и улучшения современного человека в аспекте развития современных биотехнологий в философии освещалась в работах философов Ф.Фукуямы [26], А. Каплан, Н. Бостром, Д. Савулеску [18, 17, 19]. По определению философов A. Giubilini и S. Sanyal улучшение — это любой вид вмешательства, направленный на улучшение состояния, характеристик и функций человека, даже если отсутствует патология, которую необходимо лечить [21].
19 Опираясь на подход эксперта в области STS исследований А. Векслер [28], можно определить нейрохакинг как современную практику технико-фармакологического воздействия на мозг человека в целях лечения, улучшения и изучения человека. В рамках данного подхода нейрохакинг рассматривается как разновидность биохакинга, что с нашей точки зрения позволяет дифференцировать практики нейрохакинга от практик улучшения в целом и нейроулучшения в частности. Как отмечают социальные исследователи R. Bolton и R.С. Thomas, нейрохакинг можно рассматривать как разновидность биохакинга с его специфическими формами и этосом борьбы за демократизацию научно-технологических инноваций [16, p. 214]. При этом биотехнологическое улучшение мозга (и человеческого организма в целом) осмысляется только в рамках квантификационизма: только цифры могут подтвердить факт положительных изменений. Накапливая все больше данных о себе, основывая свое представление о благополучии на их обработке и интерпретации, индивид меняет себя, а современное общество в целом формирует исчисляемую телесность.
20 В таком ракурсе благополучие индивида начинает осознаваться им самим исключительно с позиций все большего накопления данных о себе, их обработке и интерпретации. В итоге меняется как психоэмоциональный статус индивида, так и его мировоззрение. В междисциплинарном исследовании, проведенном совместно учеными Бристольского университета, Государственного университета в Лондоне и Техасского университета в Остине в 2017 году было показано, что использование специальных переносимых устройств для контроля за состоянием ребенка (на примере Owlet Baby Care — устройства для мониторинга дыхания, пульса и уровня кислорода у ребенка) приводит к следующим последствиям:
  • матери, принимавшие участие в эксперименте в течение 2 недель, инкорпорируя в свою жизнь технологии отслеживания, больше полагались на их данные и, таким образом, проявляли меньше доверия к своим собственным восприятиям;
  • несмотря на то, что задача исследуемой технологии заключается в повышении уровня безопасности и заботы о ребенке, то есть в том, чтобы снизить степень напряженности и тревоги родителей, на самом деле эта технология создавала новый источник беспокойства родителей;
  • у родителей сформировалась потребность проверять цифровые показатели состояния ребенка вместо того, чтобы проверить его состояние в реальности. Таким образом, технология повлияла на физическую природу материнства, сформировав виртуальную связь с ребенком, симулирующую реальную близость с ним [27, p.10].
21 Таким образом, технологии «квантификации детей» могут изменить эмоциональные, физические, социальные аспекты воспитания, как заключают исследователи взаимодействий человека и компьютера (Human-Computer Interaction) J. Wang и соавторы [27, p. 20]. Они являются инструментом дальнейшей медикализации материнства и изменения идентичности ребенка под влиянием цифровых измерений показателей его жизнедеятельности. Результаты данного исследования показывают, как технологии ежедневного измерения и контроля создают нашу виртуальную телесность, которая становится точкой отсчета при формировании нашего знания о реальных телах окружающего мира и динамики координации. Ежедневно включаясь в нашу жизнь, практики нейроулучшения становятся нашей рутиной, способствуя интенсификации процесса само- и техномедикализации.
22 Нейрохакинг взламывает созданные биополитикой ритмы хронополитики, отвоевывает территорию свободы и тут же инкорпорируется в инструментарий соматического присутствия сетевых биополитик.
23

Перспективы хронохакинга
24 Нейрохакинг меняет хронополитику. Если хроноинженерия задавала ритмы движения тел, то новая хронополитика стремится управлять субъективной темпоральностью, от новых практик ее исчисления до моделирования новых опытов переживания времени. К циркадным и производственным ритмам добавляется хроновосприятие присутствия в цифровых мирах, а также способы адаптации к дискретности темпоральности.
25 Связь социального времени и технологического развития фиксируется со времен исследовательских программ технологического детерминизма. Распространение различных видов часов отражает смену метафорических моделей времени, отрефлексированных в философско-историческом дискурсе (циклическое время, время-стрела). Подсчет времени по часам научил человека упорядочивать свое существование во внешнем мире, но разучил переживать время во внутреннем опыте. В этом смысле часы, сначала механические, затем цифровые, стали инструментом контроля за действиями человека и подавления спонтанности его мысли.
26 Если электронные технологии отчуждали телесность, то цифровые отчуждают время. От управления телесностью цифровая биополитика делает шаг к управлению течением субъективного времени. Квантификация себя, лайфлоггинг, отслеживание и мониторинг себя, нейрохакинг представляют собой инструменты отчуждения времени. Человек больше не пытается приспособиться к течению времени, выраженному в биологических ритмах. Он противопоставляет себя им как внешней силе, которую пытается взломать. Опыт дистанционной коммуникации в условиях пандемии COVID-19 массово переформатировал время в традиционно дисциплинарных пространствах учебных и государственных учреждений. Возможность онлайна 24/7 столкнулась с естественными пределами человеческого организма, но именно тогда она оказалась востребованной на социетальном уровне.
27 Развитие биомедицинских технологий позволяет инкорпорировать индивидуальные «счетчики времени» в новую цифровую телесность. При этом происходит процесс отчуждения времени на уровне генетики с использованием биомедицинских технологий. Показательными в этом отношении являются многочисленные примеры в сфере ЭКО. Так, использование технологий криоконсервации эмбрионов способно привести к перестройке социотемпорального порядка, связей и отношений. Молли Гибсон появилась на свет в октябре 2020 года, но для ее рождения понадобилось целых 27 лет. Эмбрион, из которого она родилась, был заморожен в октябре 1992 года и оставался в хранилище до февраля 2020-го, когда Тина и Бен Гибсон решили стать его родителями. Срок хранения эмбрионов, как предполагают ученые, будет только увеличиваться. Таким образом, это задает возможность не только пространственных прыжков для передачи генов, но и для временных — с изменением направления биологического времени на уровне популяции.
28 Может ли субъективное время переживаться нелинейно? В хронополитике Модерна нелинейное восприятие времени всегда является симптомом измененных состояний сознания, сопровождающих психические расстройства, стресс и травму. Оно несовместимо с синхронизацией дисциплинарных пространств, требующих унификации социальных ритмов. Субъекты сетевых политик переключаются в различные временные режимы, покидая одни сети и входя в другие. На первый взгляд, это одно и то же время, фиксируемое электронными часами. Но среди киберпространств есть те, что прямо специализируются на экспериментах со временем. Нелинейная игровая темпоральность представлена компьютерной игрой Superhot (2016), в которой время движется только тогда, когда движется игрок (отсюда тэглайн игры «Время движется только когда движешься ты»). Такого рода игры представляют собой сеть специфической биополитики с уникальными временными режимами. Как видим, они разрушают стереотипные восприятия, добавляют дополнительные измерения к темпоральной рефлексии. Отметим, что элементы игровых механик встраиваются в нейрохакинговые гаджеты, чтобы через характерные для развлекательных, досуговых практик сделать более комфортной квантификацию. Виды социальной деятельности сводятся к числу и периодам движений, фиксируемых даже самым простым, массовым фитнес-трекером. Пользователь по-разному воспринимает длительность этапов активностей, равные с точки зрения астрономического времени, «задерживаясь» в одних, и «пролетая» другие. Массовая культура, отрабатывающая идеи перемещения во времени и нелинейного повествования на уровне мысленного и художественного экспериментов, только подкрепляет переход нейрохакинга в хронохакинг.
29 Итак, подведем итоги нашего рассмотрения феномена хронохагинга. Хрономоделирование является важным аспектом биополитики. Его структуры и содержание меняются в процессе социального развития. В обществах зрелого Модерна хронополитика развивается как хроноинжинерия, обеспечивая синхронизацию ритмов функционирования дисциплинарных пространств. Топологическая ориентация хроноинженерии реализуется в ее топологическом характере, заданным дисциплинарным движением социальных тел. Для нее характерна «нормализация» субъективного восприятия времени, отклонения от которой стигматизируются как болезнь или девиация. В цифровую эпоху хронополитика становится сетевой, координация людей и нечеловеков приводит к появлению множественных режимов темпоральности. Возникающие вследствие этого цифровые биополитики изменяют соматический опыт субъективного переживания времени. Сетевое пространство становится полигоном экспериментов со временем, одним из инструментов которых выступает нейрохакинг. Нейрохакинг квантифицирует представления о динамике взаимодействия социальных тел, центрируя их познающим Я. Обеспечивая рутинизацию квантифицирующих приборов, включенных в сети цифровых биополитик, нейрохакинг преодолевает отчуждение, вызванное классической биополитикой. Цифровая хронополитика модифицирует субъективную темпоральность, подчиняя ее переживанию дискретного присутствия в цифровых мирах, связанных через инструменты квантификации. Посредством практик компьютерных игр киберпространства формируют новые модели переживания времени, которые дополняются темпоральными культурными экспериментами и связаны с теми же устройствами, которые осуществляют ревизию соматической квантификации. Все это обеспечивает плюралистичность субъективных восприятий различных социальных активностей, а радикализация высокотехнологичного времени в пандемическую эпоху карантина и дистанционной коммуникации способствует рутинизации практик хронополитики.

References

1. Agamben Dzh. Homo sacer. Suverennaya vlast i golaya zhizn. [Homo Sacer. Sovereign Power and Bare Life]. Moscow: Evropa Publ., 2011.

2. Vajsman D. Vremeni v obrez: uskorenie zhizni pri cifrovom kapitalizme [Pressed for Time: The Acceleration of Life in Digital Capitalism]. Moscow: Izdatel'skij dom «Delo» RANHiGS Publ., 2019.

3. Gabriel M. Ya ne est mozg: Filosofiya duha dlya XXI veka. [I Am Not a Brain: Philosophy of Spirit for the 21st Century.], transl. from German. Moscow: URSS Publ., 2020.

4. Gorin D.G. Ot fenomenologii vremeni k hronopolitike [From the phenomenology of time to chronopolitics]. Koncept: filosofiya, religiya, kultura. 2019. N 4(12). P. 43–53.

5. Zhelnin A.I. Biopolitika i biopoliticheskaya ekonomiya: sush'nost konceptov [Biopolitics and biopolitical economy: the essence of concepts]. Vestnik Permskogo universiteta. Filosofiya. Psihologiya. Sociologiya. 2019. N 3. P. 320–330.

6. Kelli K. Neizbezhno. 12 tehnologicheskih trendov, kotorie opredelyayut nashe budush'ee [The Inevitable. Understanding the 12 Technological Forces That Will Shape Our Future]. Moscow: Mann, Ivanov i Ferber Publ., 2017.

7. Latur B. Peresborka socialnogo: vvedenie v aktorno-setevuyu teoriyu. [Reassembling the social. An Introduction to Actor-Network-Theory.]. Moscow: HSE Publishing House Publ., 2014.

8. Oleskin A.V. Setevie strukturi kak biopoliticheskii proekt [Networking as a biopolitical project]. Vestnik Rossiiskoi akademii nauk. 2007. T. 77, N 12. P. 1084–1088.

9. Popov D.V., Polyakova N.B., Shadrin A.A., Yarkeev A. V. Hronopolitika kak politicheskaya ontologiya vremeni (biopoliticheskii aspekt) [Chronopolitics as the political ontology of time (biopolitical aspect)]. Vestnik udmurtskogo universiteta. Seriya Filosofiya. Psihologiya. Pedagogika. 2021. T.31. N 1. P. 5–18.

10. Popova O. Telo kak territoriya tehnologii: ot socialnoi inzhenerii k etike biotehnologicheskogo konstruirovaniya [Body as a territory of technology: from social engineering to the ethics of biotechnological design]. Moscow: Kanon + ROOI «Reabilitaciya» Publ., 2020.

11. Skopin D. Upravlenie umershimi: disciplina i biopolitika [Managing the dead: discipline and biopolitics]. Logos. 2019. T. 29. N 2 (129). P. 82–103.

12. Fuko M. Rozhdenie biopolitik: kurs lekcii, prochitannih v Kollezh de Frans v 1978–1979 uchebnom godu [The birth of biopolitics: lectures at the College de France], transl. from French by A.V. Dyakov. St-Petersburg: Nauka Publ., 2010.

13. Fuko M. Nadzirat i nakazivat. Rozhdenie tyurmi [Discipline and Punish: The Birth of the Prison], transl. from French by V. Naumov, ed by I. Borisova. Moscow: Ad Marginem Publ., 1999.

14. Yudin G.B. (2020) In Search of the Spirit of Neurocentrism. Book Review: Gabriel M. (2020) I Am Not a Brain: Philosophy of Spirit for the 21st Century. Moscow: URSS; Lenand. Sociology of Power, 32(2): 248–258.

15. Bauman Z. Globalization: The Human Consequences. Cambridge: Polity Press. 1998.

16. Bolton R., Thomas R. Biohackers: The Science, Politics, and Economics of Synthetic Biology. Innovations. V. 9, N 1/2. P. 213–219.

17. Bostrom N., Roache R. Ethical issues in human enhancement. New Waves in Applied Ethics. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2008. P. 120–152.

18. Caplan A. Good, better, or best? Human Enhancement. Oxford: Oxford University Press, 2009. P. 199–210.

19. Savulescu J., Sandberg A. ‘Neuroenhancement of love and marriage: the chemicals between us. Neuroethics. 2008. N 1.1. P. 31–44.

20. Fukuyama F. Our posthuman future. Consequences of the Biotechnology Revolution. New York: Farrar, Straus Giroux, 2002.

21. Giubilini A., Sanyal S. Challenging human enhancement. The Ethics of Human Enhancement: Understanding the Debate. Oxford: Oxford University Press, 2016. P.1–24.

22. Ienca M. Neuroprivacy, neurosecurity and brain-hacking: Emerging issues in neural engineering. Bioethica Forum. 2015. V. 8, N 2. P. 51–53.

23. Koch C. A smart vision of brain hacking. Nature. 2010, V. 467. P. 32.

24. Latour B. Trains of thought: Piaget, formalism, and the fifth dimension. Common Knowledge Winter. 1997. V. 6, N 3. P. 170–191.

25. Mbembe J.-A. Necropolitics: translated by L. Meintjes [Electronic Recourse]. Public Culture. Duke University Press. V. 15. N 1. 2003. P. 11–40. URL: https://warwick.ac.uk/fac/arts/english/currentstudents/pg/ masters/modules/postcol_theory/mbembe_22necropolitics22.pdf (date of access 07.05.2021).

26. Nowotny H. Time: The Modern and Postmodern Experience. Cambridge: Polity Press, 1994.

27. Wang J., O'Kane A.A., Newhouse N., et al. Quantified Baby: Parenting and the Use of a Baby Wearable in the Wild. Proceedings of the ACM on Human-Computer Interaction. 2017. N 1. P.1–19.

28. Wexler A. The social context of “do-it-yourself” brain stimulation: Neurohackers, biohackers, and lifehackers. Frontiers in Human Neuroscience. 2017. Vol. 11. P. 224.

Comments

No posts found

Write a review
Translate