Деторождение традиционно является предметом демографической науки, где оно рассматривается в аспекте изучения динамики численности населения. Противоречивость современных демографических тенденций заставляет ученых искать новые парадигмы в объяснении возникающих феноменов в воспроизводстве человека, делая акцент на социокультурной и аксиологической обусловленности деторождения. В обстоятельствах, когда биотехнологическое вмешательство в воспроизводство человека становится все более массовым¹ и начинает задавать свои векторы в родительской мотивации, возникает необходимость комплексного осмысления проблем деторождения в контексте искусственной репродукции. Об этом писал известный российский демограф А.Г. Вишневский: «В последнее время все больше внимания привлекают так называемые “вспомогательные репродуктивные технологии” (ВРТ), также оказывающие влияние на прокреативное поведение женщин и супружеских пар. Однако за этими инновациями, которые все же могут казаться чисто “технологическими”, стоят более глубокие сдвиги: исчезновение закрепленной всеми предшествовавшими крупными культурно-нормативными системами слитности сексуального, матримониального и прокреативного поведения, автономизация каждого из них. Культурно-нормативная регламентация поведения человека в этой исторически совершенно новой ситуации еще только должна сложиться» [4, с. 19]. Технологическое манипулирование в области деторождения находит свое продолжение в том, что «детство становится объектом приложения различных нормирующих практик, испытания границ самой нормы, ее устойчивости, возможностей ее усовершенствования и как следствие индикатором кризиса тех или иных нормативных практик, перманентного кризиса нормы как таковой» [10, с. 223]. В свое время М. Фуко показал, как организующие пространство жизненного мира дисциплинарные практики переходят от власти над телом к контролю над внутренними побуждениями и мыслями. Новые явления в сфере деторождения тесно связаны с установками макросоциальных сдвигов в сторону индивидуализации и персонализации, диктующих новое распределение наказаний и поощрений, формирование развитого самоконтроля [8, с. 161]. Таким образом, за изменениями в прокреативных установках следуют масштабные социальные и культурные трансформации, которые требуют изучения и философской оценки. В демографическую тематику включаются дисциплины, изучающие социально-антропологические и этико-правовые аспекты ВРТ.

Радикальный поворот в методах вспомогательной репродукции в связи с применением технологии CRSPR/Сas-9 в целях редактирования генома эмбриона прогнозирует усиление развивающихся в последние десятилетия тенденций в прокреативном поведении человека, и соответственно, в изучении деторождения, когда происходит переориентация с количественных показателей в деторождении на «качество» появляющихся на свет детей. По всей видимости, это будет влиять на парадигмы в изучении деторождения в демографических науках, усиливая аргументацию ученых, отстаивающих критерии рационализации в отношении к рождению детей, по их мнению, определяющих суть современного демографического перехода. «Желанный ребенок в желанное время» — основной месседж рационального репродуктивного поведения, который находит дискурсивное оформление и социальную канализацию в практиках планировании семьи. Демографические обследования в нашей стране показывают, что «рождение желанных детей в оптимальные сроки при снижающемся числе неэффективных (незапланированных<em> – прим. Т.С.</em>) беременностей, то есть рациональное репродуктивное поведение становится доминирующей практикой для большинства» [6, с. 163]. Вспомогательные репродуктивные технологии в понятие «желанный ребенок» сегодня могут добавить и возможность проектирования ребенка с желаемыми характеристиками, начиная от выбора пола [11, c. 127] до избавления от нежелательных мутаций в геноме. В статье предлагается использовать демографические категории прокреации и репродукции для иллюстрации трансформации смыслов деторождения в аспекте новейших технологических подходов в протезировании способности родить ребенка, определять его характеристики и их влияние на репродуктивные установки и намерения родителей.

<h3><strong>Контроль &laquo;качества&raquo; детей в методах вспомогательной репродукции</strong></h3>

Демографическое и сопряженное с ним научное исследование деторождения в первую очередь было сосредоточено на изучении количества рождающихся детей и связанной с ним мотивации. Сегодня мы имеем дело с принципиально новой ситуацией, когда прокреативный выбор родителей определяется возможностью в той или иной степени выбирать «качество» будущего ребенка. Забота о «качестве» реализуется в репродуктивных установках, включающих оценку условий воспитания и материального благополучия семьи и ребенка. Расширение участия генетиков в ассистированной репродукции может обеспечить хорошую наследственность.

В то время как демографы фиксируют устойчивую тенденцию откладывания рождения первого ребенка, медицинские специалисты беспокоятся о том, что с увеличением возраста беременной повышается риск хромосомных патологий плода. Поэтому репродуктивные клиники предлагают криоконсервировать женские яйцеклетки до 23–25 лет для того, чтобы в желаемое время с помощью ЭКО с большей вероятностью родить здорового ребенка. Современные технологии заморозки позволяют обеспечить выживание 75 % замороженных яйцеклеток, в ближайшее время этот показатель удастся довести до 90 %. Так, все большее распространение получает социальная криоконсервация ооцитов здоровых женщин в Англии, желающих отсрочить деторождение. Многие из них рассматривают возможность такой процедуры, чтобы сконцентрироваться на карьере и завести детей попозже [3].

История искусственной репродукции, широкое распространение вспомогательных репродуктивных технологий иллюстрирует тенденцию перехода от желания преодолеть бесплодие и вообще родить ребенка к выбору методов, каким образом он может появиться на свет и каким он будет, по крайней мере с точки зрения телесного здоровья. С середины прошлого века в репродуктивной медицине стали широко применяться методы пренатальной диагностики (ПНД) — процедуры, позволяющие с помощью инвазивных и неинвазивных способов диагностировать состояние развивающегося в материнской утробе плода. Эти методы имели селективное назначение, поскольку выявление нежелательных характеристик развивающегося плода чаще всего приводило к прерыванию беременности. Скачок в контроле над рождением детей совершается с появлением экстракорпорального оплодотворения и возможностью на доимплантационной стадии выбрать эмбрион для вынашивания. Принципиально новые перспективы открыло внедрение преимплантационной генетической диагностики эмбрионов (ПГД)². Первый ребенок после ПГД родился в 1992 г. Сначала технология применялась в медицинских целях, позволяя избежать передачи наследственных заболеваний, затем ее использовали для удовлетворения не совсем медицинских потребностей, например, для выбора пола будущего ребенка [11] [12, c. 40]. В клиниках ЭКО со знанием дела подходит к формированию банков спермы и ооцитов, чтобы предложение не просто удовлетворяло потребности пациентов, но и формировало этот спрос. Растет количество желающих не полагаться на волю случая в результате естественного зачатия и родить ребенка из пробирки с гарантией генетического качества. Так, в Великобритании десятки тысяч детей были произведены из банков мужских и женских гамет для людей, которые в буквальном смысле считают, что лучше быть human stock (человеком из пробирки) [18, p. 855].

На рубеже прошлого и нынешнего столетий проходили активные биоэтические дискуссии по поводу евгенического эффекта ПГД. Они имели не только академический характер, но и вполне практический: страны, в которых шло интенсивное развитие искусственной репродукции, нуждались в ее нормативном обеспечении. Редактирование генома эмбриона можно рассматривать в контексте последовательного развития технологического вторжения в область воспроизводства человека — как звено в расширении использования метода преимплантационной генетической диагностики эмбрионов. Если целью ПГД был генетический скрининг, то теперь появляется возможность совместить отбор эмбрионов с внесением изменений в генетическую структуру. Пациенты клиник ЭКО с рисками передачи моногенных расстройств своим детям использовали ПГД, чтобы проверить эмбрионы на наличие вредоносной мутации и отобрать здоровые для получения беременности. Сегодня в распоряжении специалистов клиник ЭКО оказываются новейшие технологии, позволяющие участвовать в направленном мутагенезе. Открытие метода CRISPR/Cas9 и сравнительная простота его применения дает возможность вносить исправления в последовательности генов и таким образом предупреждать заболевания, передающиеся по наследству. Участие генетиков во вспомогательной репродукции существенно повысило эффективность циклов ЭКО и одновременно усилило тенденцию технологического протезирования процесса деторождения. Учитывая тренд в применении новых технологий «от терапии к улучшению», реализованный в ассиcтированной репродукции, возникают основания утверждать, что в ближайшем будущем для генетика не составит труда вырезать, удалять и встраивать новые гены в матрицу ДНК, исцеляя генетические заболевания, а далее — изменять гены, ответственные за человеческие качества и способности к познанию, творческому потенциалу, лидерству, эмоциональной устойчивости и т.д. «Как только редактирование генома будет надежным и безопасным, вмешательство с целью предотвращения и лечения заболеваний может стать не только допустимым, но и морально обязательным. Однако использование технологии в целях улучшения каких-либо характеристик организма и свойств личности, повышения его функциональных возможностей рассматривается большинством биоэтиков как неприемлемое и порождает целый ряд опасений, связанных с развитием практик «дизайна» детей, созданием новых форм общественного неравенства и в целом с вмешательством в существующий социальный порядок и эволюцию человечества» [5, с. 90].

Среди аргументов против использования редактирования эмбриона, в частности он звучит в осуждающей риторике против китайских ученых, впервые применивших технологию CRISPR с целью рождения детей, высказывается сомнение в необходимости этой процедуры, поскольку отработанные методики ПГД уже позволяют выбрать эмбрионы без мутаций. Рассматривая риски, связанные с использованием технологий редактировании генома эмбриона, многие выступают за то, чтобы остановиться на рутинной селекции после ПГД. Они находят эту технологию достаточной, поэтому редактирование зародышевой линии не является столь необходимой процедурой в терапевтическом, а не улучшающем смысле [16].

Однако, встречаются ситуации, когда, например, эмбрионов слишком мало или избежать повтора мутаций у эмбриона от родителей невозможно. Сторонники редактирования вредных мутаций (среди них трансгуманист Н. Бостром, известный биоэтик Дж. Савулеску) утверждают, что редактирование генома зародышевой линии позволит избавить от бремени генетически обусловленных заболеваний [15]. ПГД неприменима, например, в случае пар-носителей болезней с высокой мутационной нагрузкой, в случае передачи аутосомно-доминантных или аутосомно-рецессивных заболеваний, при которых оба родителя являются гомозиготными, что создает преимущество для использования модификации зародышевых линий. Подсчитано, что ежегодно в мире встречаются несколько сотен случаев, когда редактирование генома зародышевой линии было бы единственным вариантом для создания «качественных» эмбрионов [19]. Однако при рассмотрении данных случаев закономерно возникают вопросы: оправдывает ли стремление этих пар иметь генетически родственного ребенка внедрение новой технологии? Не является ли рационализированная потребность иметь «желанного ребенка в желанное время» путем, который ведет к инструментализации деторождения в ВРТ, замещая терминальные ценности? Останется ли применение новых технологий эксклюзивным и исключительно в медицинских целях? Поиски ответов на эти вопросы стоит проектировать в область деторождения, фиксируя трансформации, которые будут усиливаться с использованием новых методов генетического контроля и вмешательства в репродуктивной медицине. «Особого рода опасность, близкая по смыслу к опасности инструментализации, усматривается в превращении человеческого существа в своеобразный продукт, за качество которого несут ответственность врачи или родители. Однако в случае развития клинических технологий редактирования генома новорожденный человек будет все в большей и большей степени рассматривать себя не просто как продукт, но буквально как «изделие» врачей и родителей, предъявляя к ним соответствующие моральные требования и правовые иски за врачебные ошибки и некачественную работу» [5, с. 90].

Пресловутая рационализация деторождения, ориентация на «качество» детей в социальном выражении имеет свое продолжение в трансформации семейных связей, в изменении традиционных смыслов родства и родительства. Ранее мы указывали на то, какое влияние оказывает репрогенетический хаос в искусственной репродукции на трансформацию ценностей родительства и материнства [13]. Демографы отмечают также существенные изменения в связи семьи, брака и деторождения. «В странах европейской культуры статистика и исследования повсеместно фиксируют все более частое и раннее добрачное начало половых отношений, раннее отделение детей от родительской семьи, убывающее число зарегистрированных браков и рост числа свободных союзов и других “нестандартных” форм совместной жизни, ослабление прочности брака и увеличение числа разводов, неполных семей, огромную долю детей, рожденных вне зарегистрированного брака, растущее число детей, которые как бы принадлежат сразу нескольким семьям, потому что развод родителей и их вступление в новые браки уже не считается катастрофой, и дети сохраняют связь с обоими родителями, отделение биологического родительства от социального и размывание понятия “родительства”» [4, с. 21].

В таком культурном контексте нормализация донорства эмбрионов, удовлетворение желания иметь ребенка с использованием донорского материала или иметь ребенка с заданными генетическими качествами вполне очевидна. В применении ПГД эмбрионов критики видели опасность возрождения евгеники, поскольку селекция эмбрионов нацелена на отбор будущих индивидов с «лучшими качествами». Распространение редактирования генома зародышевой линии может усугубить социальное неравенство, если технология действительно будет обеспечивать преимущества «селекционных» индивидов и станет доступной только для отдельных лиц или стран. Однако наступление на равенство в области деторождения также видится в том, что репродуктивная свобода для будущих родителей может быть подорвана социальным давлением, связанном с созданием барьеров для «случайного» зачатия ребенка, следствием которого будут нежелательные генетические мутации. Не напрасно первооткрыватель ДНК Д. Уотсон, говорил, что рождение больного ребенка скоро будет считаться грехом родителей. Ощущение вины будет проистекать из того, что родители проигнорируют или недооценят данные генетического скрининга или не используют ПГД. Рационализация деторождения, воплощенная в создании «желанного» ребенка, используя ПГД и геномное редактирование, ведет к устранению в деторождении глубоких ценностных оснований, на которых зиждется признание уникальности и равенства каждой личности, по меньшей мере ее внутренняя свобода. Ю. Хабермас указал на угрозу видовой идентичности в том, что через технологию ПГД человек утрачивает способность «желать быть самим собой». С проникновением в геном речь идет о неподчиненности нам спонтанного процесса оплодотворения, следствием которой является непредсказуемая комбинация двух различных наборов хромосом. «Но именно эта едва заметная контингенция и создает — в связи с тем, что над ней невозможно властвовать, — необходимое условие нашей возможности быть самим собой и принципиально эгалитарную природу наших межличностных отношений» [14, c. 23]. Ситуация радикально меняется, когда в контингентные основания жизни положен инженерный план: эмбриолог, полагаясь на относительные диагностические показатели необратимо определяет, каким быть будущему ребенку. В изучении демографических процессов важное значение отводится временному промежутку между планированием ребенка и реальным появлением его на свет. Прокреационные намерения пар, обращающихся в клиники ЭКО, будут меняться, если использование технологий генетического контроля эмбрионов станет необходимостью, заставит ожидать применение технологии, поскольку отказаться от предложения, которое повышает шансы на рождение здорового ребенка, сложно. Так или иначе нормализация новых методов и технологий, влияющих на прокреативный выбор, будет иметь последствия для намерения родить ребенка. Например, генетики формируют тенденцию во вспомогательной репродукции, свидетельствующую о расширении заимствований донорского материала: выбор в пользу «качественного» эмбриона, но генетически не родного, ведь риск появления мутаций и хромосомных нарушений у эмбриона при использовании «некачественных» гамет родителей, страдающих бесплодием, высок. Проще сконструировать эмбрион, используя «надежный» генетический материал, так как родительский уже находится под подозрением. Поэтому эмбриологи могут создавать эмбрионы для данной пары или в качестве альтернативы в перспективе предлагать редактирование нежелательных мутаций. И даже если редактирование генома эмбриона будет применяться в исключительных случаях, это будет увеличивать селективное значение ПГД в искусственной репродукции. «По сути, биотехнологические манипуляции с эмбрионами, которые предполагают их уничтожение в случае неудачи на преимплантационной стадии, как и абортирование плодов на этапе внутриутробного развития, вполне соответствуют логике и морали инструментального отношения. На какой стадии индивидуального развития биотехнолог, редактирующий геном, должен остановиться от уничтожения неудавшегося изделия?» [2, с. 75]

<h3><strong>Прокреация </strong><strong>vs</strong><strong> репродукция</strong></h3>

Таким образом, как преимплантационная диагностика, так и редактирование зародышевой линии в условиях, когда все можно «исправить», будут изменять смыслы деторождения, усиливая тенденцию технологизации и конструирования воспроизводства человека. Это отражается в вытеснении дискурса прокреативного, то есть ценностно окрашенного понимания деторождения, репродукцией или воспроизводством, уподобляющим деторождение технологизированной деятельности.

Как утверждал Ганс Йонас, в эпоху научно–технического прогресса инструментальные формы деятельности стали доминировать. Но всегда существовало особое отношение, устанавливающее порог в обращении с живым. Вмешательство в живое, как комплексное, самоуправляющееся событие, имеет необратимые, далеко идущие неконтролируемые последствия. «Производить» — означает направлять поток становления туда, куда желает производитель. По мысли Йонаса, власть производителя в данном случае нужно рассматривать как «власть ныне живущих над представителями грядущих поколений, превращающихся в незащищенные объекты предусмотрительных решений людей, составляющих теперь планы будущей жизни. Ядро нынешней власти — это более позднее рабство живых, оказавшихся в зависимости от мертвых» [7, с. 168].

В биоэтических дискуссиях по поводу вмешательства в эмбриональную жизнь отражается противопоставление контингентного природного запланированному, проектируемому, дизайнерскому в зачатии и рождении нового человека. Продолжением этих дихотомий в изучении демографических и иных социальных эффектов вспомогательных репродуктивных технологий является употребление терминов, обозначающих деторождение и воспроизводство человека. Наблюдается ориентация в понимании воспроизводства человека как технологически организованного процесса на понятие «репродукция» [20]. Термин «прокреация» (рождение, воспроизведение потомства) употребляется реже, хотя является, по сути, синонимом репродукции. Этимологическое сопоставление двух терминов показывает, что за каждым из них закреплена своя составляющая в понимании деторождения. В прокреации мы видим отсылку к творению (рrocreatio (лат.) — лат. creatio, род. п. creationis «творение»). Репродукция указывает на создание или производство (reproductio — воспроизводство, воссоздание). По словам В. Л. Лехциера, научный дискурс все более основательно колонизирует пространство жизненного мира [9, с. 155]. Сегодня деторождение в научной, да и в обыденной речи все чаще называют репродукцией — воспроизводством. Роддома переименовываются в клиники репродукции. Термин, очевидно указывающий на технологическую подоплеку в понимании продолжения рода, был нормализован в медицинском дискурсе, а также в социогуманитарных науках, которые по своему определению должны рассматривать деторождение в фокусе ценностных коннотаций. На наш взгляд, прокреация подчеркивает в деторождении ценностно-смысловую строну, включает воспроизводство человеческого рода в культурогенез. Ценности деторождения связаны со смыслами будущности в неразрывной связи индивидуального и родового бытия. По словам Г. Честертона, «вся разница между созданием и творением сводится к следующему: создание можно полюбить лишь уже созданным, а творение любят еще несотворенным» [17, р. 14]. Если отнести высказывание к тому, какими значениями в современную эпоху наделяют рождение детей, видна поляризация непреднамеренного и рационально спланированного появления на свет нового существа. Предметом любви в случае создания выступает удовлетворенное желание родителей. Приставка «про-» в понятии прокреация означает продолжение, направленность вперед. Творчеством мы называем процесс, когда из вдохновения, из мысли, ex nihilo рождается что-то новое, ранее не существовавшее. Поэтому в деторождении, понимаемом как прокреация, следует видеть творческий процесс, то есть творение человека не просто как физического индивидуума, а как существа, создающего ценности и одухотворяющего собственное воспроизводство. В свою очередь, создание — процесс (или результат процесса) придания формы, обработка существующего материала. В технологическом создании-производстве человека лежит иная онтологическая основа, иное понимание человека как материала, нуждающегося в обработке с применением новейших знаний. Не случайно в биотехнологическом конструировании человеческого существа от помощи в зарождении осуществляется переход к вмешательству в эмбрион, чтобы направить его развитие по замыслу создателей. Направленное изменение генома далее предполагает контроль его состояния и конструирование в качестве максимального выражения технологической власти [2, с. 74].

Включение в арсенал методов вспомогательной репродукции генетического редактирования эмбрионов определяет две важные тенденции, имеющие значение для современных демографических процессов. Первая связана с усилением заботы о «качестве» детей, что говорит еще и о моральном принятии евгеники. Перспектива гарантировать рождение здорового потомства будет стимулировать массовый интерес к репродуктивным и генетическим технологиям, поскольку они формируют стандарты нормальности, новую «норму» человека. Анализируя социальные и антропологические эффекты генетического редактирования эмбриона, следует учитывать не только медицинские риски, но и прогнозировать их связь с парадигмальными сдвигами в понимании сути деторождения. Эти сдвиги находят отражение в дискурсивных экспликациях терминов прокреации и репродукции. Прослеживая тридцатилетнюю историю применения ПГД, не сложно увидеть, как возможности ассистированной репродукции в медицинском и социальном аспектах будут существенно приумножены новой технологией вмешательства в природные основания человека. Очевидно, что таким образом укрепляется и вторая тенденция, направленная на понимание деторождения как технологически контролируемого процесса. Переходя от прокреативного мышления о деторождении к репродуктивному, рационально-технологическому планированию и конструированию «желанных» детей мы оказываемся в зоне культурной трансформации. Ведь тип культуры определяет не только отношение к смерти, как мы считаем вслед за Ф. Арьесом [1, с. 341–342], но в современную эпоху, возможно, в большей степени — отношение к деторождению.

Между творчеством и деланием едва уловимая грань. Творчество, как создание из ничего, в отношении к деторождению предполагает представление о появляющемся на свет ребенке как само-сущем, обладающим идентичностью и ценностью вследствие своего уникального, случайного появления в бытии. Прокреативное понимание деторождения отличается от создания — конструирования с помощью методов ВРТ, когда заранее исцеляют и улучшают, превращая ребенка в продукт, лишая эмбрион человеческого самоценного статуса, и открывая тем самым дорогу к манипулированию нерожденной жизнью в технологических целях: для исследования и дальнейшего вмешательства в естественную контингентность зачатия, проектируя дизайн детей, предваряя их будущее в соответствии с желаниями родителей-заказчиков и возможностями генетиков и репродуктологов.