Везде
A Look at Traumatic Stress Through the Prism of Vulnerability and Resilience
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
A Look at Traumatic Stress Through the Prism of Vulnerability and Resilience
Annotation
PII
S023620070027360-3-1
DOI
10.31857/S023620070027360-3
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Tatiana A. Shmarina 
ORCID: 0000-0003-1585-3084
Affiliation: National Research University “Higher School of Economics”
Address: 20 Myasnitskaya Str., 101000 Moscow, Russian Federation
Edition
Volume 34 Issue 4
Pages
181-191
Abstract

This article details two existing perspectives on traumatic stress: vulnerability and resilience. Traditionally, the issue has been considered in the narrow psychopathological context of risk factors and vulnerability, despite evidence indicating that most people exposed to potentially traumatic events will remain mentally healthy and continue to lead fulfilling lives, following a trajectory of resilience. We will examine both perspectives and try to relate them. The view of post-traumatic stress through a vulnerability lens focuses on the risk factors and mechanisms that lead to the development of the disorder, and the qualities that increase susceptibility to them. Predictors are well researched and a consensus has been reached here, so to add some novelty to the data we already know, we will list risk and vulnerability factors, dividing them into three groups: pre-, peri- and post-traumatic. Looking at post-traumatic stress through the lens of resilience is not as clear-cut — this area is poorly understood, so there are several competing theories, and consensus has yet to be reached. The trajectory of resilience is common among large numbers of people — two-thirds of the trauma survivor population — so isolating individual correlates of resilience has led to a paradox: While there are many variables that correlate reliably with resilience, it is impossible to predict with great accuracy who will be resilient to potential trauma and who will not. One solution to the resilience paradox is the not yet widely accepted, but widely discussed, Flexibility Sequence Theory proposed by George Bonanno. In examining the two perspectives, we conclude that vulnerability does not preclude resilience and that the focus of interventions can be not only on identifying and mitigating risk factors, but above all on maintaining effective use of natural internal protective factors and developing a sequential flexibility that ensures resilience.

Keywords
traumatic stress, post-traumatic stress, PTSD, resilience, vulnerability, risk factors, resilience paradox, Flexibility Sequence Theory, predictors of PTSD
Received
03.09.2023
Date of publication
03.09.2023
Number of purchasers
15
Views
546
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
Additional services access
Additional services for the article
Services benefits
100 RUB / 1.0 SU
Additional services for all issues for 2023
Services benefits
4590 RUB / 91.0 SU
1

Хотя мир полон страданий, он также полон способов их преодоления. Хелен Адамс Келлер
2 Общемировой тренд на сохранение психического здоровья и повышение ценности человеческой жизни с одной стороны, а с другой — вооруженные конфликты и пандемия COVID-19 подчеркнули личные, социальные и экономические издержки одного из самых тяжелых последствий травматического стресса — посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) и стимулировали дополнительные исследования. Большая часть работ, посвященных травматическому и посттравматическому стрессу, сосредоточена на факторах риска, предикторах развития отсроченных последствий пережитой травмы и уязвимости (vulnerability) в целом. Другая, меньшая часть исследований, посвящена факторам-протекторам и устойчивости (resilience), обеспечивающей сохранение психического здоровья. Цель исследований уязвимости — разработка наиболее эффективных стратегий ранних интервенций, то есть оказание психологической помощи в первые часы, дни или недели после воздействия потенциально травмирующего события; уменьшение симптомов острого стресса или вторичная профилактика и предотвращение последующего ПТСР. Цель исследований устойчивости — усиление внутренних механизмов, позволяющих сохранить психическое здоровье. В совокупности это две развивающиеся параллельно, но дополняющие друг друга точки зрения.
3 Цель данного обзора — рассмотреть и соотнести два подхода на травматический стресс через призму уязвимости и устойчивости. Эта статья адресована в основном практико-ориентированным специалистам-психологам, поскольку в ее основе будет лежать прагматическое знание. Научной новизной является теория последовательной гибкости, совсем недавно сформулированная Джорждем Боннано [Bonanno, 2013; Bonanno, 2021a] и, насколько нам известно, еще не представленная русскоязычной аудитории.
4

О травматическом и посттравматическом стрессе
5 Травматический стресс — это ответ организма на воздействие потенциально травмирующих стрессоров. Психическая травма, по аналогии с физической, описывает «повреждение» психики, то есть эмоционального или психического здоровья и благополучия человека. Посттравматический стресс в современной отечественной психологии рассматривается как одно из психологических последствий воздействия на человека потенциально травмирующих стрессоров высокой интенсивности, в том числе носящих чрезмерно ужасающий или угрожающий характер; это «симптомокомплекс, характеристики которого отражают, прежде всего, нарушение целостности личности» [Тарабрина, 2012: 21]. Симптоматика посттравматического стресса (ПТС) может варьироваться, иногда достигая в своем развитии посттравматического стрессового расстройства (ПТСР).
6

Взгляд на травматический стресс через призму уязвимости
7 Традиционно исследования травматического стресса были сконцентрированы на психопатологических механизмах, приводящих к развитию ПТСР, на факторах риска и уязвимостях. Начиная с Первой мировой войны сначала практикующие психологи, а потом и ученые задавались вопросом: кого из мужчин лучше не отправлять на передовую, потому что психика не выдержит происходящего? [Караяни, 2023]. С течением времени спектр вопросов расширился, выйдя за пределы боевого стресса, и сконцентрировавшись на потенциально травмирующих событиях повседневной жизни: внезапная смерть близкого, физические травмы, насилие и др. Громче стали звучать вопросы о симптомах, способных предсказать ухудшение состояния, исследователи соревновались в разработке эффективных стратегий ранних интервенций, способных нормализовать состояние в острый период и минимизировать отдаленные последствия [Психология экстремальных ситуаций, 2019].
8 Естественным образом возрастающий интерес к этой теме усиливался с каждым крупным террористическим актом или чрезвычайной ситуацией, например, после теракта 11 сентября 2001 года и пандемии COVID-19. Обозначенный нами тренд был характерен и для отечественной психологии — количество теоретических и прикладных исследований существенно возрастало после трагедий: после взрыва на Чернобыльской атомной электростанции (1986 год), Спитакского землетрясения (1988), контртеррористической операции в Чечне (1994–1996 и 1999–2000 годы), войны в Афганистане (1979–1989), террористического акта на Дубровке («Норд-Ост», 2003), захвата заложников в школе г. Беслан (2004) и др. [Быховец, 2010; Китаев-Смык, 2009; Посттравматическое стрессовое расстройство, 2015].
9 Значительный общемировой интерес, возрастающее с каждым годом количество исследований и высокий уровень их детализации, позволили исследователям достичь консенсуса в понимании факторов риска и уязвимости. Да, безусловно, сохраняются «белые пятна», но они уже касаются не общих принципов, а затрагивают детали и сложные механизмы причинно-следственных связей. Чтобы добавить новизны уже известным данным, мы постарались сгруппировать их особым образом, разделив на три группы: пре-, пери- и посттравматические факторы риска и уязвимости. Мы опишем их совместно, при этом подразумевая под факторами риска четко измеряемые поведенческие, конституциональные, психологические, экологические или иные характеристики, которые явно увеличивают возможность или вероятность того, что у человека впоследствии разовьется заболевание или расстройство [APA Dictionary of Psychology, 2015], а под факторами уязвимости — восприимчивость к их воздействию, способную привести к развитию состояния, заболевания или расстройства.
10 Претравматические (pretraumatic) факторы риска и уязвимости — это факторы, предшествующие воздействию стресса. Вне зависимости от типа травмы (стихийное бедствие или внезапная смерть близкого) риск развития ПТСР в значительной степени предсказывают: женский пол, возраст, точнее детско-подростковый период и возраст старше 65 лет, история предшествующих травм, так как с каждой последующей травмой общая уязвимость будет увеличиваться по кривой «доза — эффект», а риск станет высоким при повторном физическом или сексуальном насилии. Имеет значение профессия, точнее, связанный с ней уровень риска для жизни, поэтому полицейские, сотрудники служб экстренного реагирования (пожарные, спасатели и врачи скорой помощи), работающие в ситуациях с высокой травматичностью, находятся в зоне риска. Предиктором, имеющим наибольшую предсказательную силу, называют наличие какой-либо психопатологии до воздействия травмы. Не являются значимыми факторами риска социально-экономический статус и семейное положение [Kessler, 2017].
11 Перитравматические (peritraumatic) факторы риска и уязвимости определяются характером пережитого травматического события и собственными непосредственными реакциями на произошедшее. Что касается характера травматического события, то наибольший риск развития ПТСР сопряжен с межличностным насилием (сексуальным или физическим) и войной (образы того, как кто-то был ранен или убит) — у преднамеренных насильственных актов высокая токсичность, и они с большей вероятностью, чем естественные события или несчастные случаи, приведут к посттравматической реакции [там же].
12 Собственные реакции на произошедшее мы разделим на четыре группы, по лежащим в основе механизмам: обусловленность страха, когнитивная оценка, симптоматика в острый период и сопутствующие проблемы. При подготовке этого раздела мы во многом опирались на недавний критический обзор Р. Брайанта о механизмах адаптации к травме [Bryant, 2021].
13 Фактором риска является генерализация страха, то есть выраженный страх перед обстоятельствами, напоминающими травму, повышенная бдительность в отношении потенциальных угроз; заметно большая реакция испуга на внезапные стимулы; повышенное возбуждение, проявляющееся увеличением частоты дыхания и сердечных сокращений в ответ на напоминание о травме.
14 Чрезмерно негативные когнитивные оценки себя, своего окружения, непосредственно травмы, значения симптомов. Катастрофизация последствий произошедшего, преувеличение будущих издержек и вероятности наступления негативных событий [Beierl, 2020]. Более фрагментированные и дезорганизованные воспоминания [Нуркова, 2004; Jones, 2007; O’Kearney, 2006]. Сниженная специфичность автобиографических воспоминаний, то есть извлечение из памяти автобиографических воспоминаний более общего уровня — категории событий, а не конкретных событий [Kangas, 2005], руминации (мыслительная жвачка/размышления) [Kleim, 2007]. Обостренная чувствительность к потере контроля над внешними событиями [Hancock, 2018]. Трудности эмоциональной регуляции (emotion regulation difficulties), такие как сниженная способность к идентификации эмоциональных состояний, проблема эмоционального избегания и нетерпимость к телесным ощущениям от эмоций [Bardeen, 2013].
15 Симптоматика острого стресса имеет умеренную или скромную предсказательную силу. Так, соответствие полным критериям острого стрессового расстройства (ОСР) DSM-5-TR [Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders, 2022] повышает риск развития ПТСР — примерно половина людей с ОСР впоследствии соответствуют критериям ПТСР, однако большинство людей, у которых развилось ПТСР, ранее не соответствовали полным критериям острого стрессового расстройства [Bryant, 2010]. Важную роль играет отношение к негативной информации и угрозам, а именно проявление скорее избегания, чем бдительности по отношению к ней, будет выступать фактором риска [Bryant, 2010], как и высокая степень паники во время травмы и связанная с ней диссоциация [Fikretoglu, 2007].
16 Сопутствующие проблемы, такие как депрессия [Zatzick, 2008], чувствительность к тревоге [Marshall, 2010], негативный аффект (negative affect), проявляющийся подавленным настроением [Stowman, 2015], и панические атаки [Bryant, 2001] также выступают значительными факторами риска и уязвимости.
17 Посттравматические (posttraumatic) факторы риска и уязвимости — это факторы, сопровождающие адаптацию человека к изменившимся условиям жизни. Слабая, нестабильная, труднодоступная или недостаточная социальная поддержка [Kaniasty, 2008], дистресс, вызванный текущими стрессорами или неблагоприятными жизненными событиями [Horesh, 2011; Smid, 2012], отсроченное возникновение или усугубление имеющейся симптоматики ПТСР [Andrews, 2007; Smid, 2009], а также боль способны существенно осложнить восстановление.
18 Таким образом, взгляд на травматический стресс через призму уязвимости представляет собой сложный «пазл» факторов риска или своего рода чек-лист, сверяясь с которым делается прогноз вероятности развития посттравматического стресса, ПТСР или других вариантов отдаленных последствий. Безусловно, сами по себе факторы риска автоматически не приводят к негативным последствиям, скорее их наличие подвергает личность воздействию обстоятельств, связанных с высокой вероятностью таких последствий [Казымова, 2017]. Часто именно они, точнее их предотвращение и/или смягчение, являются мишенью интервенций при оказании психологической помощи, а также для вторичной профилактики.
19 В этом перечне ученые стремятся выделить переменные, обладающие наибольшей предсказательной способностью, изучают взаимовлияние и устанавливают причинно-следственные связи, детализируют механизмы формирования расстройства, а также объединяют факторы риска в группы, стремясь повысить их совокупную прогностическую способность. Внедряются алгоритмы машинного обучения, объединяющие отдельные риски в прогностические факторы, обладающие большей предсказательной силой [см., напр.: Beierl, 2020]. Или прибегают к сложному статистическому моделированию, использующему совокупность всей имеющейся информации для получения прогностических алгоритмов, которые могут быть применены как в обычных условиях отделения неотложной помощи, так и в чрезвычайных ситуациях с массой пострадавших.
20

Взгляд на травматический стресс через призму устойчивости
21 В то время как основное внимание уделялось ранним интервенциям, предикторам и факторам риска и уязвимости, факторы-протекторы и устойчивость (или резильентность, как часто переводят «resilience» в отечественной психологии) к травматическому стрессу традиционно привлекали к себе меньше внимания. Как мы уже говорили, это выражалось в количестве эмпирических исследований и публикаций в целом, и, что самое важное, — до сих пор сопровождается отсутствием общего консенсуса в понимании устойчивости по всему миру, включая Россию.
22 Безусловно, современные исследования стремятся лучше понять посттравматическую устойчивость, поэтому появляются новые определения, включающие следующие варианты: «динамический процесс, охватывающий позитивную адаптацию в контексте значительных трудностей» [Luthar, 2000], или «способность адаптироваться и успешно справляться, несмотря на угрожающие или сложные ситуации» [Agaibi, 2005]. Две другие точки зрения взаимно исключают друг друга: согласно одной, устойчивость — это отсутствие симптомов ПТСР после воздействия потенциально травмирующего события [Resnick, 2004], другая утверждает, что отсутствие симптомов ПТСР не приравнивается к устойчивости так же, как отсутствие болезни не приравнивается к здоровью [Almedom, 2007].
23 Однако, несмотря на все сложности с единым пониманием и определением устойчивости, есть несколько позиций, по которым удалось договориться [Southwick, 2014]. Например, о том, что устойчивость представляет собой процесс (а не черту характера или результат), обеспечивающий стабильную траекторию здорового функционирования после потенциально травмирующего события, или что устойчивость — это сложная конструкция, наделенная разными смыслами у разных людей (например, устойчивость плененного военнослужащего может отличаться от устойчивости родителя, узнавшего о раковой опухли ребенка). В отношении детерминант устойчивости также есть согласованное понимание — при том, что устойчивость обеспечивается на нескольких уровнях (генетическом, эпигенетическом уровнях развития, демографическом, культурном, экономическом и социальном), — большинство отдельных детерминант является настолько скромным, что по ним (или их совокупности) невозможно определить, кто будет устойчив к потенциальной травме, а кто — нет [там же].
24 Рассматривая механизмы, обеспечивающие устойчивость к травматическому стрессу, исследователи приходят к выводу о сложности и неоднородности траекторий устойчивости. Более того, из-за ее распространенности среди большого количества людей, предположительно существует несколько разных «маршрутов» устойчивости, приводящих к одному и тому же результату [Bonanno, 2005]. Коррелятами устойчивости преимущественно называют личностные качества, социальную поддержку, финансовые активы, образованность, способность регулировать эмоции, минимальный поиск смысла, а также переживание и выражение положительных эмоций [Bonanno, 2015; Bonanno, 2011]. Вклад каждой отдельной переменной в общий эффект устойчивости статистически достоверный, качество доказательств варьируется, но остается довольно скромным, а предпринятые попытки, ориентируясь на предикторы предсказать устойчивость, обнаруживают парадокс (the Resilience Paradox): ориентируясь на один или несколько ключевых коррелятов, невозможно с большой точностью предсказать, кто будет устойчив к потенциальной травме, а кто нет [Bonanno, 2021b].
25 На сегодняшний момент не общепризнанной, но широко обсуждаемой точкой зрения на устойчивость к травматическому стрессу является теория последовательной гибкости (the Flexibility Sequence Theory), предложенная Джорджем Бонанно [Bonanno, 2013; Bonanno, 2021a]. По мнению автора устойчивость представляет собой активный процесс сохранения психического здоровья после потенциально травмирующих событий, и, соответственно, стабильную траекторию здорового функционирования во времени. Последовательная гибкость рассматривается как активный процесс, включающий в себя три следующих друг за другом шага: чувствительность к контексту (context sensitivity), репертуар (repertoire) и обратная связь (feedback) [Bonanno, 2021a; Robinson, 2022].
26 Начальный шаг в последовательности — чувствительность к контексту, интерпретируется как довольно точное восприятие и расшифровка контекстуальных сигналов с определением требований конкретной ситуации, то есть предполагает понимание того, что произошло и что в имеющихся обстоятельствах необходимо сделать. Автор считает, что этот шаг является наиболее важным в последовательности, поскольку в нем вычленяется информация, необходимая для руководства последующим откликом. На следующем этапе, в «репертуаре» происходит выбор из имеющегося арсенала «инструментов» такого ответного действия, которое наилучшим образом будет соответствовать конкретным вызовам произошедшего. После чего происходит третий, последний шаг — постоянный мониторинг обратной связи, за которым, если необходимо, следует продолжение, замена, корректировка или прекращение реализации поведенческой стратегии [Bonanno, 2021a]. По сути, человек проходит шаги последовательной гибкости явно или не явно спрашивая себя: «Что происходит?», «Что мне нужно сделать?» (чувствительность к контексту), далее — «Что я могу сделать?» (репертуар) и «Работает ли это?» (мониторинг обратной связи), а затем либо продолжает и возвращается к первому вопросу или прекращает реализацию стратегии в зависимости от обстоятельств [Bonanno, 2021b]. Ориентируясь на характер травматического события и связанных с ним ситуационных проблем, человек может повторять процедуру последовательной гибкости любое количество раз, подбирая наиболее эффективную стратегию поведения под изменяющиеся ситуационные вызовы, в том числе, в течение одного и того же травматического эпизода [Folkman, 2004].
27 В основе механизма устойчивости, по мнению автора этой теории, Джорджа Бонанно, расположено гибкое мышление (flexibility mindset), то есть убежденность в том, что человек сможет приспособиться к изменившейся реальности, что сделает все необходимое для продвижения вперед. В основе такого мышления лежат три взаимосвязанных убеждения: оптимизм в отношении будущего, уверенность в способности справиться и готовность думать об угрозе как о вызове [Bonanno, 2021a].
28 Таким образом, взгляд на травматический стресс через призму устойчивости открывает перед нами активный процесс и результат адаптации к изменившейся реальности и стабильное сохранение траектории здорового функционирования.
29 Устойчивость к травматическому стрессу можно назвать довольно новой, развивающейся и полной разногласий областью знания. Но, несмотря на то что ученые высказывают отличающиеся друг от друга точки зрения, большинство соглашаются с общим определением и сходятся во мнении, что к эмпирическому изучению устойчивости следует подходить с позиции многоуровневого подхода, тогда как выделение конкретных детерминант приводит к парадоксу устойчивости при том, что множество личностных черт слабо, но коррелируют с устойчивостью; по ним или их совокупности невозможно предсказать, кто будет устойчив, а кто нет после воздействия потенциально травмирующих событий. Таким образом в отношении устойчивости более применим стилевой подход, рассматривающий личность как «самокомпенсирующуюся систему, функционирующую даже при дефиците каких-то качеств» [Нартова-Бочавер, 2023].
30

⁎⁎⁎
31 Один из двух главных выводов, который мы хотим донести рассмотренными фактическими данными, заключается в том, что не существует правильного решения и единой «линзы» на проблему психического здоровья после пережитого потенциально травмирующего события. Истина где-то посередине, и уязвимость не исключает устойчивости, следовательно, интервенции должны включать в себя несколько фокусов внимания, меняющих свой приоритет с течением времени или исходя из потребностей поддержания эффективного использования естественных внутренних защитных факторов, развития гибкости (чувствительности к контексту, подбор и реализация наиболее подходящего поведенческого отклика, регулярный мониторинг поступающей обратной связи и, если это необходимо, коррекция поведенческой стратегии), а также выявление и смягчение воздействия факторов риска и уязвимости.
32 Второй вывод — важно признать, что популярный, но традиционно узкий фокус внимания на психопатологии и факторах риска, имеет существенные ограничения. Например, не учитывает вероятность, с которой может развиться клинически выраженный дистресс и функциональные нарушения. Наиболее распространенная траектория реагирования, составляющая примерно две трети наблюдений, — это устойчивость (в среднем 65,7% по популяциям, 95% CI [0,616, 0,698]), за ней следует восстановление (20,8% [0,162, 0,258]), хронизация (10,6%, [0,086, 0,127]) и отсроченное начало (8,9% [0,053, 0,133]) [Galatzer-Levy, 2018]. Таким образом стратегия, сфокусированная на поиске устойчивых, более эффективна и уменьшила бы нагрузку на персонал, позволив сосредоточить внимание и ограниченные ресурсы служб в области психического здоровья на тех, кто таковым не является, и мог бы извлечь выгоду от регулярного мониторинга состояния и/или ранних интервенций. Также этот подход мог бы решить проблему выявления тех, кто в острый период не демонстрирует отчетливых симптомов дистресса, но чье состояние может ухудшиться с течением времени [Bryant, 2021; Bonanno, 2021a].
33 В заключение отметим, что потенциально травмирующие события часто делят жизнь человека на «до» и «после», и возвращение к прежнему функционированию во многих случаях бывает недостижимо и по большому счету нежелательно. Воздействие стрессоров высокой интенсивности неизбежно вызовет изменения, будь то внутренние (например, изменение в мировоззрении) или внешние (например, переезд после стихийного бедствия) [Layne, 2007]. Таким образом мы не ждем «полного» восстановления, определяемого как возвращение в прежнее состояние, однако ожидаем, что люди наделены огромным потенциалом, чтобы противостоять неблагоприятным факторам, меняться и адаптироваться, а значит произойдет принятие потери, позитивная адаптация к длительным или продолжающимся изменениям и посттравматический рост [Быховец, 2016].

References

1. Bykhovets Yu.V. Fenomen posttravmaticheskogo rosta [The phenomenon of post-traumatic growth]. Psihologicheskie issledovaniya lichnosti: istoriya, sovremennoe sostoyanie, perspektivy. Moscow: Institut psihologii RAN Publ., 2016. P. 214–227.

2. Bykhovets Yu.V., Tarabrina N.V. Psikhologicheskaya otsenka perezhivaniya terroristicheskoi ugrozy [Psychological assessment of the experience of the terrorist threat]. Moscow: Institut psihologii RAN Publ., 2010.

3. Kazymova N.N. Faktory riska i resursy ustoichivosti k perezhivaniyu terroristicheskoi ugrozy [Risk factors and resilience resources for surviving the terrorist threat]. Obshchestvo: sotsiologiya, psikhologiya, pedagogika. 2017. Vol. 12. P. 102–109.

4. Karayani A.G. Voennaya psikhologiya: uchebnik i praktikum dlya vuzov [Military Psychology: Textbook and Workbook for Higher Education Institutions], ed. by A. G. Karayani. Moscow: Yurait Publ., 2nd ed., revised. 2023.

5. Kitaev-Smyk L.A. Psikhosotsial'nye bolezni voennogo stressa u zhenshchin Chechni [Psychosocial illnesses of war stress among women in Chechnya]. Psihopedagogika v pravoohranitel'nyh organah. 2009. Vol. 3. P. 22–29.

6. Nartova-Bochaver S.K. Psihologiya lichnosti i individual'nyh razlichij. Uchebnoe posobie dlya vuzov [Psychology of personality and individual differences. A textbook for higher education institutions]. St.-Petersburg: Piter Publ., 2023.

7. Nurkova V.V. Rol' avtobiograficheskoj pamyati v strukture identichnosti lichnosti [The role of autobiographical memory in the structure of personal identity]. Mir psihologii. 2004. N 2. P. 77–87.

8. Posttravmaticheskoe stressovoe rasstrojstvo [posttraumatic stress disorder], ed. by V.A. Soldatkin. Rostov-on-Don: RostGMU Publ., 2015.

9. Psihologiya ekstremal'nyh situacij. Uchebnik dlya vuzov [Psychology of Extreme Situations. Textbook for Higher Education Institutions], ed. by Yu.S. Shojgu. St.-Petersburg: Piter Publ., 2019.

10. Tarabrina N.V. Psihologicheskie posledstviya vozdejstviya stressorov vysokoj intensivnosti: posttravmaticheskij stress [Psychological consequences of exposure to high-intensity stressors: post-traumatic stress]. Psihologicheskij zhurnal. 2012. Vol. 33, N 6. P. 20–33.

11. Agaibi C.E., Wilson J.P. Trauma, PTSD, and resilience: A review of the literature. Trauma Violence Abuse. 2005. Vol. 6, N 3. P. 195–216.

12. Almedom A.M., Glandon D. Resilience is not the absence of PTSD any more than health is the absence of disease. Journal of Loss and Trauma. 2007. Vol. 12, N 2. P. 127–143.

13. Andrews B., Brewin C.R., Philpott R., Stewart L. Delayed-onset posttraumatic stress disorder: A systematic review of the evidence. American Journal of Psychiatry. 2007. Vol. 164, N 9. P. 1319–1326.

14. APA dictionary of psychology (2nd ed.). Washington, DC: American Psychological Association, 2015.

15. Bardeen J.R., Kumpula M.J., Orcutt H.K. Emotion regulation difficulties as a prospective predictor of posttraumatic stress symptoms following a mass shooting. Journal of Anxiety Disorders. 2013. Vol. 27, N 2. P. 188–196.

16. Bar-Haim Y., Holoshitz Y., Eldar S., Frenkel T.I. et al. Life-threatening danger and suppression of attention bias to threat. American Journal of Psychiatry. American Psychiatric Association. 2010. Vol. 167, N 6. P. 694–698.

17. Beierl E.T., Böllinghaus I., Clark D.M., Glucksman E., Ehlers A. Psychological Medicine Cognitive paths from trauma to posttraumatic stress disorder: a prospective study of Ehlers and Clark’s model in survivors of assaults or road traffic collisions. Psychological Medicine. 2020. Vol. 50. P. 2172–2181.

18. Bonanno G.A. Resilience in the face of potential trauma. Current Directions in Psychological Science. 2005. Vol. 14, N 3. P. 135–138.

19. Bonanno G.A. The end of trauma: How the new science of resilience is changing how we think about PTSD. New York: Basic Books, 1st ed., 2021a.

20. Bonanno G.A. The resilience paradox. European Journal of Psychotraumatology. 2021b. Vol. 12, N 1. P. 1942642.

21. Bonanno G.A., Burton C.L. Regulatory flexibility: An individual differences perspective on coping and emotion regulation. Perspectives on Psychological Science. 2013. Vol. 8, N 6. P. 591–612.

22. Bonanno G.A., Romero S.A., Klein S.I. The temporal elements of psychological resilience: An integrative framework for the study of individuals, families, and communities. Psychological Inquiry. 2015. Vol. 26, N 2. P. 139–169.

23. Bonanno G.A., Westphal M., Mancini A.D. Resilience to loss and potential trauma. Annual Review of Clinical Psychology. 2011. Vol. 7. P. 511–535.

24. Bryant R.A. A critical review of mechanisms of adaptation to trauma: Implications for early interventions for posttraumatic stress disorder. Clinical Psychology Review. 2021. Vol. 85. P. 101981.

25. Bryant R.A. Acute stress disorder as a predictor of posttraumatic stress disorder: A systematic review. The Journal of Clinical Psychiatry. 2010. Vol. 71, N 2. P. 381.

26. Bryant R.A., Panasetis P. Panic symptoms during trauma and acute stress disorder. Behaviour Research and Therapy. 2001. Vol. 39, N 8. P. 961–966.

27. Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders, Fifth Edition, Text Revision. Washington, DC: American Psychiatric Association, 2022.

28. Fikretoglu D., Brunet A., Best S.R., Metzler T.J. et al. Peritraumatic fear, helplessness and horror and peritraumatic dissociation: Do physical and cognitive symptoms of panic mediate the relationship between the two? Behaviour Research and Therapy. 2007. Vol. 45, N 1. P. 39–47.

29. Folkman S., Moskowitz J.T. Coping: Pitfalls and promise. Annual Review of Psychology. 2004. Vol. 55. P. 745–774.

30. Galatzer-Levy I.R., Huang S.H., Bonanno G.A. Trajectories of resilience and dysfunction following potential trauma: A review and statistical evaluation. Clinical Psychology Review. 2018. Vol. 63. P. 41–55.

31. Hancock L., Bryant R.A. Posttraumatic stress, uncontrollability, and emotional distress tolerance. Depression and Anxiety. 2018. Vol. 35, N 11. P. 1040–1047.

32. Horesh D., Solomon Z., Zerach G., Ein-Dor T. Delayed-onset PTSD among war veterans: The role of life events throughout the life cycle. Social Psychiatry and Psychiatric Epidemiology. 2011. Vol. 46, N 9. P. 863–870.

33. Jones C., Harvey A.G., Brewin C.R. The organisation and content of trauma memories in survivors of road traffic accidents. Behaviour Research and Therapy. 2007. Vol. 45, N 1. P. 151–162.

34. Kangas M., Henry J.L., Bryant R.A. A prospective study of autobiographical memory and posttraumatic stress disorder following cancer. Journal of Consulting and Clinical Psychology. 2005. Vol. 73, N 2. P. 293.

35. Kaniasty K., Norris F.H. Longitudinal linkages between perceived social support and posttraumatic stress symptoms: Sequential roles of social causation and social selection. Journal of Traumatic Stress. 2008. Vol. 21, N 3. P. 274–281.

36. Kessler R.C., Aguilar-Gaxiola S., Alonso J., Benjet C. et al. Trauma and PTSD in the WHO World Mental Health Surveys. European Journal of Psychotraumatology. 2017. Vol. 8, N 5. P. 1353383.

37. Kleim B., Ehlers A., Glucksman E. Early predictors of chronic post-traumatic stress disorder in assault survivors. Psychological Medicine. 2007. Vol. 37, N 10. P. 1457–1467.

38. Layne C.M., Warren J.S., Watson P.J., Shalev A.Y. Risk, vulnerability, resistance, and resilience: Toward an integrative conceptualization of posttraumatic adaptation. Handbook of PTSD: Science and practice. New York: Guilford Press, 2007.

39. Luthar S.S., Cicchetti D., Becker B. The construct of resilience: A critical evaluation and guidelines for future work. Child Development. 2000. Vol. 71, N 3. P. 543–562.

40. Marshall G.N., Miles J.N.V., Stewart S.H. Anxiety sensitivity and PTSD symptom severity are reciprocally related: Evidence from a longitudinal study of physical trauma survivors. Journal of Abnormal Psychology. 2010. Vol. 119, N 1. P. 143–150.

41. O’Kearney R., Perrott K. Trauma narratives in posttraumatic stress disorder: A review. Journal of Traumatic Stress. 2006. Vol. 19, N 1. P. 81–93.

42. Resnick H., Galea S., Kilpatrick D., Vlahov D. Research on trauma and PTSD in the aftermath of 9/11. PTSD Research Quarterly. 2004. Vol. 15, N 1.

43. Robinson M., Mcglinchey E., Bonanno G.A., Spikol E., Armour C. A path to post-trauma resilience: a mediation model of the flexibility sequence. European Journal of Psychotraumatology. 2022. Vol. 13. P. 2112823.

44. Smid G.E., Mooren T.T.M., Van Der Mast R.C., Gersons B.P.R., Kleber R.J. Delayed posttraumatic stress disorder: Systematic review, meta-analysis, and meta-regression analysis of prospective studies. The Journal of Clinical Psychiatry. 2009. Vol. 70, N 11. P. 4091.

45. Smid G.E., Van Der Velden P.G., Lensvelt-Mulders G.J.L. M., Knipscheer J.W. et al. Stress sensitization following a disaster: a prospective study. Psychological Medicine. 2012. Vol. 42, N 8. P. 1675–1686.

46. Southwick S.M., Bonanno G.A., Masten A.S., Panter-Brick C., Yehuda R. Resilience definitions, theory, and challenges: Interdisciplinary perspectives. European Journal of Psychotraumatology. 2014. Vol. 5. P. 25338.

47. Stowman S., Kearney C.A., Daphtary K. Mediators of initial acute and later posttraumatic stress in youth in a PICU. Pediatric Critical Care Medicine. 2015. Vol. 16, N 4. P. e113–e118.

48. Zatzick D.F., Jurkovich G.J., Fan M.Y., Grossman D. et al. Association between posttraumatic stress and depressive symptoms and functional outcomes in adolescents followed up longitudinally after injury hospitalization. Archives of Pediatrics and Adolescent Medicine. 2008. Vol. 162, N 7. P. 642–648.

Comments

No posts found

Write a review
Translate